— Саш, тебя Ванцов к телефону, — сказала мама, появляясь в дверях.
Ванцов. Черт, у меня точно мозги размыло! Я совсем забыла, что Лешка просил меня позвонить ему!
— Спасибо, ма, — меланхолично отозвалась я и подошла к телефону, сопровождаемая изумленным и обеспокоенным маминым взором.
— Сашка, у тебя нет температуры? — поинтересовалась она, воспользовавшись паузой.
— Нет, — покачала я головой. — Все в порядке, ма…
— Какая-то ты сегодня задумчивая, тихая и вежливая до омерзения, — констатировала мама.
Я развела руками.
И взяла трубку.
— Привет.
— Слушай, Сашка, я тебя ищу целый день, — загрохотал в трубку рассерженный Ванцов. — Я же волнуюсь.
— Да все нормально, чего волноваться?
— Послушай, я тут узнал, что Чеботарев-то лечился в психушке! Представляешь?
— Я о чем-то подобном догадывалась.
Мой голос продолжал оставаться тусклым. Сейчас мне казалось, что Ванцов об этом уже говорил, потому что весь мир, окружающий эту компанию, только сумасшедший мог бы назвать нормальным. По мне, они и встретиться могли в психушке. Исключение составлял лишь Старцев, но этого можно было запросто подлечить от хронической сексуальной озабоченности.
— Теперь дальше. Оказывается, у Эллы Ардасовой был ребенок. Представляешь?
Господи, если он еще раз воскликнет «представляешь», я начну рычать.
— Представляю, — съехидничала я.
В принципе, он был не виноват, что я это уже знала. Но в конце концов, все это родная милиция могла бы выяснить и восемь лет назад, а не сажать первого попавшегося парня, не так ли? Геморрою было бы куда меньше… А теперь нам надо делать сумасшедшие попытки восстановить картины восьмилетней давности, чтобы понять, что же там произошло, на этом гребаном пляже?
— Сашка, у тебя что, настроение плохое?
— Нет, Лешенька, я просто устала. А завтра тяжелый день. Очень спать хочется…
— Прости.
Кажется, он обиделся.
— Леш, не обижайся…
— Ничего страшного. А вам-то что-нибудь удалось узнать?
— Да нет. Пока ничего.
Я сама удивилась, почему решила соврать.
Хотя… Не такое уж это вранье.
Пока, увы, мы действительно почти ничего не знали. Один к одному — родная критикуемая мной милиция.
— Надеюсь, ситуация прояснится завтра…
— Почему?
Потому что завтра мы берем их за жабры и тащим к проруби, хотелось сказать мне, но из суеверного страха, что все провалится, я промолчала.
Вот когда наши действия приведут к какому-нибудь ощутимому результату, тогда и поговорим. А пока лучше молчать. Чтобы не сглазить. Раз уж мы оказались в компании черта, придется на время поверить в приметы.
