— Почему?
— Потому что он вроде бы убивец, — огорошила меня откровенностью странная незнакомка. — Не знаю, но Добрынька так говорит. А ей верить можно… Вроде как он ее к себе на «пиршество» заманивать пытался… Так что ты, девушка, шла бы, пока он тебя не приметил…
С этими словами она поднялась.
— Подождите! — взмолилась я.
Эту странную особу я сейчас почитала за дар небес, и мне совсем не хотелось, чтобы этот дар внезапно был отозван назад.
— Ну, жду…
— Как вас зовут? — начала я издалека.
— Танькой, — усмехнулась она.
— Видите ли, Танечка, меня действительно очень интересует этот человек… Живущий в доме.
И я рванула с места в карьер, даже не зажмурившись.
— Я детектив. Частный детектив. Только, пожалуйста, не говорите об этом ни с кем, ладно? Даже с этой вашей Добрынькой…
— Да я про него и не знаю ничего, — отмахнулась Танька. — Это тебе надо с Добрынькой…
— А где ее можно найти?
Она воззрилась на меня, вытаращив свои маленькие глазки, и расхохоталась.
— Добрыньку? Да вона там… Видишь больницу-то? Вон во дворе она обычно и спит… Потому что очень этого парня боится.
— А сейчас? Сейчас она там?
— Не, сейчас она на базаре побирается… Если не стесняешься, пойдем.
— Нет, что вы, — горячо заверила я ее. — Почему я должна вас стесняться?
* * *
Впрочем, уже через пятнадцать минут я поняла, что прогуливаться по улицам с бомжовками — почти подвиг. На нас постоянно оборачивались.
Наконец мы добрались до базарчика, где обреталась Добрынька.
Танька протискивалась сквозь толпу покупателей, таща меня за собой.
— Тут овощи дешевые, — объясняла она мне обилие людей на этом окраинном базаре. — Потому сюда все и прут…
— Смотреть надо, дрянь этакая, — завизжала толстенная баба с огромным пакетом, до самого верха заполненным цветной капустой.
— Да пошла ты, — вполне миролюбиво, на мой взгляд, отозвалась Танька. — Может, мне надо смотреть, а тебе худеть…
Бабища сузила свои и без того узкие глазки и застыла, беззвучно открывая рот.
— Пошли быстрее, пока она не очухалась. А то эта мегера ментов позовет.
Объясняться с ментами ни мне, ни ей не хотелось. И мы прибавили шагу.
— Вон Добрынька, — ткнула Танька пальцем в сидящую на корточках замусоленную «туркменку». — Пошли…
Подойдя, я ужаснулась — в руках у «туркменки» был завернутый в немыслимо грязную тряпочку ребенок, а сама она протягивала народу тощую ладошку.
— Добрынька, это я. Кончай прикалываться… Тут с тобой поговорить хотят.
Платок приоткрылся, и на меня посмотрел с откровенным любопытством совершенно не туркменский, светло-небесного цвета глаз.
