— Да в принципе, ничего страшного, что я говорю разные глупости, — рассудила я. — Все равно ведь он меня не слышит… Я же не Моисей.
— И что из этого следует? — услышала я над ухом насмешливый голос и обернулась.
Прямо на меня смотрели серые глаза Духовной Собаки Фримена.
— Ты всерьез думаешь, будто для того, чтобы общаться с господом, нужно быть Моисеем? — Он присел рядом со мной. — Кстати, Моисей был косноязычен. И над ним посмеивались… Господь, к твоему сведению, любит странноватых людей.
— Ага, — немедленно обиделась я. — Значит, я странноватенькая? И косноязычная?
— Ну, вот…
Он развел руками.
— У тебя какие-то моментальные прыжки от комплекса неполноценности к мании величия, ты не находишь? Только что ты уверяла меня, что господь не станет разговаривать с такой невзрачной девицей, как ты, и на тебе, сравниваешь себя с Моисеем…
В его глазищах явно искрилась насмешка.
Но я решила, что обижаться не буду.
— Почему тебя называют Духовной Собакой? — перевела я разговор в более интересное для меня русло.
Он вытаращился на меня, а потом расхохотался.
И от его дурацкого смеха мое облако начало падать с таким звоном, что у меня уши заложило.
И я проснулась, с совершенно кретинской мыслью, что Фримен — тот, который в моем сне, вроде как был самим господом богом… Мысль-то дурацкая, но я все утро не могла понять — как все это связано? И что мне хотело сказать этим сном мое печальное и уставшее подсознание?
С утра мир становится иным. Особенно когда из кухни доносится запах свежего кофе, а мамин голос распевает новый шлягер, правда, я решила, что она читает заглавие романа Маркеса нараспев. Во всяком случае, довольно странно было слышать, как моя мама басом пытается несколько раз мрачно пропеть:
— Полковнику никто не пишет… Полковника никто не ждет…
В последние слова она вкладывала столько безнадежности, что становилось невыносимо жалко несчастного полковника. И Маркеса почему-то становилось жаль, и вообще весь этот мир, где царит такая несправедливость и никто полковнику не пишет.
Но вот ведь, Саша, солнце светит, и мир не так уж безнадежен, хотя я бы лучше написала песенку про другую героиню Маркеса — про Прекрасную Ремедиос, как она поднялась в небо вместе с бельевыми веревками… Но на вкус и цвет товарищей нет.
— Кажется, все-таки кончился дождь, — проговорила я, глядя в окно. — Интересно, надолго ли? Надеюсь, что навсегда…
От дождей я уже начала уставать. Вообще-то я ничего не имею против дождя. Но сейчас мне хотелось солнца, и господь дал мне его, за что я была ему весьма благодарна.
