– Мама писала. Сережка из тридцатой квартиры воюет под Ленинградом, ранен был. Павлик из семнадцатой и Коля из флигеля погибли. Лена твоя тоже на фронте, радистка.
Смущенно оправдываюсь:
– Ну, почему сразу «моя»?
Военфельдшер улыбается:
– Портфель ей носил? В кино приглашал?
– Ну, разве что в кино…
Вспомнив, уточняю:
– А твой парень? Рослый такой, чернявый?
Улыбка исчезла. Вздохнув, она ответила:
– Без вести. На второй месяц войны. Танкист.
Без вести… Это плохо. Мог попасть в плен. А мог и сгореть в танке вместе со всем экипажем. Там от людей почти ничего не остается, только белый пепел от костей. Документов нет, поэтому «без вести».
Взглянув в глаза, Маша продолжила разговор:
– А ты как, Олег?
– Как все. Воюю.
– Уже ротный… Наш дворовый озорник Олежка – ротный.
– Ну, не такой и озорник…
– Да? А кто мой портфель на дерево забросил?
Да уж. Припомнив обстоятельства, перехожу в наступление:
– А не надо было задаваться и мелюзгой нас обзывать.
– Я не обзывала.
– А если вспомнить получше?
Девушка смутилась:
– Ну, было. Не со зла, ты не думай.
Улыбаюсь в ответ:
– Я и не думаю.
По мере приближения к моему хозяйству думать приходилось совсем о другом: где ее поселить?
Нет у меня отдельной землянки для санитарного отделения. Хохлов с третьим взводом живет.
Единственная командирская – моя. Учитывая, что обязанности политрука роты исполняет младший лейтенант Мичурин, командир первого взвода… В общем, делю землянку я только со связистом, заодно работающим истопником. Предложу девушке поселиться у меня – подумает черт-те что. И выбора нет.
– Я тебя ведь не сразу узнала.
– Что, Маша?
– Говорю, даже не узнала тебя сразу. Там был мальчик. А сейчас…
Под взглядом больших сине-серых глаз начинает чаще биться сердце.
– Ротный. Старший лейтенант. Возмужавший. Суровый и строгий.
Чувствую, как румянец смущения опять покрывает щеки. Хорошо, хоть под щетиной не видно.
Так ничего и не решив, привожу Машу к своей землянке:
– Располагайтесь, товарищ военфельдшер. Вот связист, ставьте ему задачи, какие надо. А мне по взводам пробежаться необходимо.
В общем, удрал.
Правило ежедневного обязательного обхода своего подразделения я перенял у Максимова. Хороший был ротный, земля ему пухом. И бойцам приятнее, и самому спокойнее, как обстановку своим взглядом оценишь.
Солдатский телеграф и проводная связь уже донесли новость до ушей подчиненных. Даже то, что мы с одного двора знают, черти! Но ни одного пошлого намека. Уважают и, пожалуй, по-доброму завидуют.
