Я не могла спать. Меня трясло в лихорадке, я то мерзла, то горела, глаза были открыты, но я ничего не видела. Серый свет по нижнему краю окна означал, что я дожила до следующего дня.
Громкий стук разнесся по дому.
Полли лежала рядом со мной, обхватив меня рукой за талию. Она вскочила и огляделась. Ее мать, дремавшая в кресле в углу, проснулась.
— Кто может стучать в дверь в такое время? — в ужасе сказала она, отодвигая занавеску и выглядывая в окно.
— Эй, кто там? — крикнула она в ночь. — Эй!
Ответа не было, лишь топот конских копыт пронесся по мощеной дорожке, стихая вдали.
— Лучше пойду вниз и посмотрю, — сказал Джордж устало и безнадежно.
— Пойду с тобой, — предложила Полли, но я сжала ее руку, желая, чтобы она осталась.
Я боялась жить в одиночестве, умереть в одиночестве. Полли все поняла и снова легла рядом.
Несколько минут спустя Джордж ворвался в комнату.
— Кто-то оставил вещи у входа, — сказал он отдуваясь и держа перед собой пакет.
— Что это?
Клара взяла с прикроватного столика свечу, чтобы рассмотреть посылку. Это был небольшой сверток в коричневой бумаге, перевязанный бечевкой. Зашуршала обертка, и в комнате наступила тишина. Клара поднесла то, что было в пакете, поближе к пламени свечи. Я открыла глаза, вглядываясь в полумрак. Она держала в руках стеклянный пузырек.
— Что там написано, мама? — взволнованно спросила Полли.
— Пенициллин… принимать три раза в день в течение четырех недель.
— Лекарство? Это же лекарство! Должно быть, кто-то из горожан раздобыл!
— Записки нет? — спросила Клара.
Полли заглянула в пустую упаковку.
— Нет.
Клара выглядела озадаченной.
— Может, это мистер Сибрук? Утром он как раз пытался найти лекарство.
— Давайте сейчас не будем разбираться, откуда это, — поторопил Джордж. — Надо быстро растолочь таблетки и смешать с молоком, а то она не сможет их проглотить.
Полли присела рядом со мной и придерживала мою голову, пока ее отец ложка за ложкой вливал мне в рот молоко, которое сильно горчило. Я не ела несколько дней, и теперь даже молоко было тяжело глотать.
— Антибиотики долго хранить нельзя, — заметил Джордж. — Будем молиться, чтобы лекарство подействовало.
Сначала доктор навещал меня три раза в день и давал лекарство утром, в обед и вечером. Каждый раз, когда он мерил мне температуру, на его суровом лице появлялась улыбка. Судороги ослабли, я стала меньше потеть, и наконец мускулы на лице расслабились достаточно, чтобы я смогла заговорить. Болезнь медленно отступала, остались лишь бледные шрамы на руках и спине.
