Он резко поднялся.
— Оставайся здесь. Пойду посмотрю, нельзя ли добыть чего-нибудь съестного.
Через некоторое время он вернулся с несколькими банками овощного супа.
— Срок годности прошел, но, должно быть, еще ничего, — тихо сказал он, отодвинул котелок и поместил суп над огнем.
Когда тот согрелся, Уэсли налил его в две деревянные миски. Я обернула кисти импровизированными повязками, которые он нарезал из простыни, надеясь, что раны теперь чистые, и стала отхлебывать суп прямо из миски. И почти сразу силы начали возвращаться.
Уэсли подогревал очередной котелок с подсоленной водой. Когда она уже закипала, он окунул в нее полоску ткани, оторванную от простыни.
— Хорошо. А теперь ожог.
Острожными прикосновениями он очистил мою щеку теплой тканью.
— Поверить не могу, что Порция сделала это, — тихо сказал Уэсли.
Помолчав, я заговорила нарочито спокойно:
— Вы когда-то были вместе?
Уэсли печально и горько засмеялся и покачал головой.
— Мы с Порцией никогда не были вместе, Элиза, — медленно сказал он, — она моя сестра.
Я открыла рот от удивления и вдруг подумала, что у них одинаковые темно-зеленые глаза, русые волосы, высокие скулы. Я просто поверить не могла, что не заметила этого раньше.
— Но вы такие… разные.
Он снова приложил к моей щеке теплую ткань.
— В детстве мы были неразлучны. Но после смерти матери Порция изменилась.
Постепенно я начала понимать, в чем дело. Этот дом — последнее, что осталось у него от матери.
— Прости, — выговорила я.
— Порция думала, что мама нас бросила. Но это не так. Она никогда бы нас не оставила. — Выражение его лица стало жестче. — Мой отец убил ее и представил это как самоубийство.
Я заморгала, ошеломленная его откровенностью. Просто не могла представить себе, каково это — знать, что твой отец убил твою мать. Уэсли отвернулся и так сжал кулаки, что, когда посмотрел на свои ладони, увидел кровь.
— Но почему? — прошептала я, не в силах молчать.
— Она… узнала о нем кое-что.
Он стал помешивать угли кочергой. Пламя яростно взвилось.
— Я иногда возвращаюсь сюда, чтобы подумать и побыть одному. Порция здесь не бывает. Не уверен, что она вообще что-то помнит. Прости, не надо было тебе об этом рассказывать.
— Хорошо, что ты рассказал.
Я накрыла его ладонь своей. В его душе жила та же печаль, что и в моей. Такая, что находит тебя еще маленьким и остается с тобой навсегда.
— Ты кому-нибудь рассказывал? — тихо спросила я.
— Нет, даже Порции. Если бы отца посадили в тюрьму, мы бы остались одни. Я хотел пощадить ее, уберечь от боли. Но…
