Мы шли за гвардейцами по вокзалу Паддингтон в предрассветную темноту, отворачиваясь от дождевых струй, пробивавшихся сквозь трещины в потолке. Мимо заколоченных фанерой окошек кассы, мимо рабочих, разгружающих вагоны с углем и древесиной, мимо седой женщины в опустевшем дворике ресторана, которая продавала чай из алюминиевого котелка. Пыль осыпалась с потолка и, словно снег, оседала на наших головах.
Мы вышли наружу. Утренний воздух уже был вязким от серого пепла. Улицы казались странно опустевшими. Без искусственного освещения любую работу начинали, только когда полностью рассветало. Наш черный «Астон Мартин» был единственной машиной на улице, а вот лошадей хватало, и почти все тащили фургоны и грубо сколоченные телеги. Те немногие лондонцы, которые могли позволить себе купить пару лошадей, с помощью цепей впрягали их в ветхие кузова грузовиков. Животные выглядели ужасно: худые, с огромными грустными глазами. Я подумала о Джаспере — сытый, он скакал на воле по полям Шотландии — и почувствовала укол совести.
— Канализация разливается, — пожаловалась Мэри, садясь в машину.
Я смогла только кивнуть.
Мы поехали во дворец. Я сжимала в кармане письмо Полли. Залитые водой улицы — самая маленькая из наших проблем.
Когда машина въехала в ворота Букингемского дворца, нам отсалютовали гвардейцы — все еще в традиционных черных шапках и красных мундирах с блестящими медными пуговицами. Сам дворец в общем-то не изменился, только фасад из кирпича и песчаника потемнел от копоти, да большую часть окон забили досками ради сохранения тепла. Мы жили в небольших апартаментах, изолированных от других помещений дворца опять же из экономии. В баках осталось так мало горючего, что топили только в самые сильные холода.
В большом зале Восточного крыла стоял отец. Он ждал нас. По бокам от него — два гвардейца с саблями. Как ни взволновала меня встреча, при виде охраны я остановилась. Раньше ее здесь не было.
— Мэри, Элиза, Джейми! — пророкотал отец, протягивая к нам руки.
Я подбежала к нему, зарылась лицом в мягкий свитер, вдыхая знакомый островатый запах. Я хотела бы замереть в его объятиях на целую вечность, но вместо этого отстранилась и нащупала в кармане письмо.
— Папа, — сказала я тихо, — мне надо поговорить с тобой. Наедине.
— Наедине?
— Да, — прошептала я ему в ухо. — Полли говорит…
— Элиза, — оборвал меня отец напряженным тоном, — сейчас не время.
А потом обернулся к Мэри и Джейми с наигранно счастливым видом.
