— Опять, опять?.. — говорил он, укоризненно качая головой. — А ну-ка, друг любезный, вставай, надо немного размяться. Закрой эту проклятую книжку, погляди, какую чудесную книгу раскрыла для тебя весна. Пойди подыши воздухом, погляди, какая красота кругом. Пока ты не вкусишь прелести жизни, не узнаешь ее, ты не сможешь понять, для чего же собственно надо спасать людей.
Микаэл нехотя вставал и покорно улыбался.
— Нет, ошибся я в тебе, ошибся, — уже шутил хирург, — тебе бы надо было жить в другие времена. Уединился бы в каком-нибудь монастыре и всю жизнь корпел над составлением летописи. Надо в жизнь вступать, братец ты мой, в жизнь… Знаешь ли ты, что такое жизнь? А хирургу знать это совершенно необходимо! Уж ты мне поверь.
Микаэл, конечно, знал, что доктор по-своему прав, но у него были свои стремления и идеалы, ради которых он готов был от многого отказаться.
Безрадостное детство и трудная юность сделали его не по летам замкнутым и суровым, и он никак не мог стать таким, как многие его сверстники, не мог бездумно наслаждаться жизнью и хоть на минуту почувствовать себя беспечным.
Может быть, он и желал этого, может, ему хотелось временами забыться и вздохнуть полной грудью, но его точно связывало что-то, какая-то невидимая пружина не давала ему свободно распрямиться.
— Нет, как я вижу, освежить воздух этой монастырской кельи сможет только хороший сквознячок. Ну, вставай, вставай, братец, закрой свою книжицу и пойди, «поброди по кварталам Стамбула», — говорил Овьян, цитируя известного армянского писателя Акопа Пароняна. — Книги от тебя не убегут, а жизнь убегает… — И, мягко улыбаясь, он захлопывал лежавшую перед Микаэлом книгу.
«Сквознячок», на который намекал доктор, налетел совсем неожиданно в образе окончившей медицинский институт девушки-рентгенолога. Налетел и приступил к исполнению своих обязанностей в той же клинике, где работал Микаэл.
Оставаться с этим «сквознячком» наедине Микаэл просто боялся. Но и на людях ему было не легче. Озорная девушка пользовалась любым поводом, чтобы чем-нибудь его смутить, озадачить; словом, Лена осталась той же, какой Микаэл знал ее пять лет назад, — такой же беспокойной, задиристой, своенравной и избалованной.
Материальные дела Микаэла не намного улучшились и теперь, когда он уже окончил институт и начал работать, — он едва сводил концы с концами. Все до последней копейки у него было рассчитано. Единственным излишеством, которое Микаэл позволял себе, были медицинские книги и журналы, аккуратно расставленные на самодельных полках. До сих пор он не знал, что такое новое белье или одежда, и покупал их не в магазине, а на рынке. Здесь у какого-нибудь торговца подержанным платьем присматривал он поношенные вещи и носил их, пока они нитка за ниткой на нем не расползались. Зимой еще куда ни шло — убогий костюм можно было спрятать под тоже не новым и довольно куцым, но все же более или менее сносным пальто. А вот летом дело было совсем плохо.
