Микаэл невольно взглянул на шедшую им навстречу молоденькую женщину и не смог скрыть своего удивления. И в самом деле! Что в этой скромной миловидной женщине могло вызвать насмешку? Микаэл так и сказал об этом Лене. Да и почему было не сказать, ведь это же была правда. Но сказал и тут же понял, что допустил оплошность.
Лена резко остановилась и смерила его уничтожающим взглядом.
— Вы просто плохо воспитаны, вот что я вам должна сказать. Вам, верно, неизвестно, что все ваше внимание должно быть отдано даме, с которой вы идете. Вы не должны видеть и замечать никого больше. Поняли? А теперь — прощайте!..
«Нет, она просто сумасшедшая», — подумал Микаэл, глядя вслед удаляющейся Лене. Он был озадачен. Таких женщин ему еще встречать не приходилось.
Улица показалась ему какой-то узкой и тесной. Небо опустилось и прилипло к крышам домов.
«Ах, встретиться бы мне еще раз с нею, теперь бы я знал, как…» — думал Микаэл с раздражением.
Впрочем, это в нем говорила досада. На самом же деле, он не знал ни того, что скажет ей при встрече, ни того, как поступит.
Однако встретиться с Леной Микаэлу пришлось только пять лет спустя, когда, окончив институт, он работал в клинике доктора Овьяна в качестве одного из его ассистентов. Первые успешные операции молодого хирурга принесли ему имя талантливого врача. Микаэла считали одним из одаренных учеников Овьяна и пророчили ему блестящее будущее. Кто знает, может быть, пройдут годы, и когда-нибудь он займет место своего учителя, блестящего, но уже стареющего хирурга. Овьян был рад, найдя в Микаэле энергичного и способного помощника, которому он нередко передоверял весьма сложные и ответственные операции. Правда, на таких операциях он обязательно присутствовал сам, внимательно наблюдая за работой любимого ученика.
В Микаэле Овьян видел себя в молодости — та же твердость руки и острота глаза, та же тонкая интуиция, свойственная только прирожденному хирургу. Однако было в Микаэле и кое-что такое, о чем старый доктор никак не мог примириться. Очень уж замкнутым был этот молодой человек. Как ни старался Овьян ввести его в круг своих приятелей и знакомых, — ничего не получалось. Напротив, Микаэл все больше и больше сторонился людей и уходил в себя. Он жил в каком-то своем, обособленном мире, и вырвать его из этого мира было нелегко. Неделями не выходил он из клиники, жадно, увлеченно поглощая книги и забывая обо всем на свете.
На правах старшего Овьян разрешал себе иногда нарушить его уединение. С шумом открыв дверь в душную, непроветренную комнату, где склонился над книгой Микаэл, доктор легким хлопком в ладоши заставлял его поднять глаза:
