Теоретически, господа-товарищи, — при его-то занятости и заботах, разумеется, теоретически! — Говоров еще посматривал на баб, потому что в госпитале он чуть ли не сразу отметил медсестру-брюнетку с хорошенькой мордашкой, молоденькую, спортивную, в отличие от большинства француженок, весьма упитанную, но в меру — в общем, не будь дома лазарета, не будь Кира на операции (в больнице всегда думаешь, что болеют, жалуются на здоровье только наши жены, а ядреные медсестры — никогда!) — так вот, не будь того и этого и окажись Говоров с этой дамочкой на необитаемом острове или в отпуске на побережье, в гостинице, в окно бьет дождь, а они с ней скучают в баре, то, может быть, господа-товарищи, теория и перешла бы в практику. Но вот сейчас, переспрашивая у медсестры, как прошла операция (он уже звонил из бюро в госпиталь и знал, что вроде все нормально), Говоров поймал себя на том, что смотрит на медсестру с ревностью и завистью — да не на ее формы, округло выступающие, высвечивающиеся под белым халатом, не как мужик на женщину, а как на человека, который еще десятки лет будет приходить в госпиталь, весело говорить подружкам «са ва», заниматься привычным делом, словом, работать — а Говорова этого права лишают, ему скоро метаться дома в четырех стенах, он становится изгоем, несчастным бедолагой, почти что прокаженным — безработным!
Капельница. Тонкие прозрачные трубки уходят под одеяло, черные от крови трубки свисают с кровати. Желто-зеленое, неподвижное, почти мертвое лицо Киры.
Медсестра объяснила, что хирург провел операцию блестяще. Разрезали живот сверху донизу, все вырезали, зашили, теперь действие наркоза кончается, надо терпеть. Всего-то…
Но ведь это не бессловесная мясная туша, это Кирка, его жена, мать Дениса, которую он впервые увидел семнадцатилетней девочкой в короткой юбке, едва прикрывающей загорелые ноги. Она пробирается из небытия в огненную боль, но он ничем не может ей помочь, даже дать глоток воды — пить нельзя. Говорову остается лишь молиться — и он просит у Бога послать ему любые испытания и несчастья, Говоров все выдержит, но чтоб Алена, Денис и Лизка были здоровы, чтоб Кира выжила, выздоровела, чтоб забылось все это как страшный сон. Кира должна жить, что он будет делать без Киры? В остервенении и ослеплении Говоров слал грозные кары другим — пусть сдохнет его московская редакторша Успелова, пусть сдохнет Лицемерная Крыса Беатрис, да, он принимает все громы и молнии на свою голову, но чтоб Кира жила, за что ей?
