Но ведь воевать стала Россия, сама входившая в Антанту, и от которой союзники оттяпали в пользу соседа ее же земли. А потому получилась очень интересная коллизия — на чью сторону встанут французы? Поддержат румын открытой силою?
Сомнительно, ибо перебросить войска им затруднительно, да и немцы, принявшие большевизм, угроза не только страшная, но и близкая. И с англичанами не все так просто, судя по их заигрываниям с русскими. Кто еще может выступить против его Венгрии, кто решится, таким образом, при помощи возрожденной Российской империи, отменить некоторые, особо унизительные статьи «Трианонского мира»?
Только южный сосед, мнящий себя «Великой Сербией». Но там не все просто — с русскими «братушки» воевать не станут. Потому император и намекает, что новые границы Венгрии могут быть пересмотрены на востоке и севере, но никак не на юге.
«Выбор за тобою, Миклош!» — мысленно сказал самому себе адмирал и решился.
Пусть Западный Банат, переименованный в Воеводину, останется у сербов, ибо позже, когда будут силы, можно будет решить этот больной вопрос. Главное, вернуть Трансильванию при поддержке русских, тем более что за северные границы можно не бояться — чехи с трудом удерживали натиск большевистских полчищ.
«Ведь стоит Чехословакии ослабнуть, так и северные территории можно потребовать обратно за свой нейтралитет в чешско-советской войне. А если большевики все же победят чехов, то уже занять силою и там воевать с красными. При этом помощь русских гарантирована, и серьезная. Ситуация для нас почти беспроигрышная, кроме одного варианта… А если красные победят и нас, и русских?! Нет, не может быть! Мы справились с ними здесь, и в Карпатах выстоим! Белые за это время сил поднаберут, и сами по большевикам ударят — война между ними неизбежна, вопрос только во времени».
Адмирал собрал всю волю в кулак, ибо принятое сейчас решение могло и возродить Венгрию, как феникс из пепла, но и могло привести к еще более оскорбительному для страны миру.
Хотя куда ж унизительнее нынешнего состояния!
— Ваше высочество, — Хорти заговорил тихим, но твердым голосом, которым когда-то командовал на палубе крейсера, — прошу вас передать его императорскому величеству мое согласие. Наша армия выступит немедленно, когда ваши войска перейдут Прут.
Хорти взял личное послание русского царя, порвал листок и бросил обрывки в пепельницу. Герцог Лейхтенбергский тут же чиркнул спичку, и по бумаге, к нескрываемому удовольствию регента и тайного посланника, заплясали веселые огоньки пламени.
