— Тогда извини меня заранее, но я не хочу делать вид, будто меня ничто не удивляет, не беспокоит.
— Я слушаю и готов откровенно тебе все рассказать, спрашивай.
— Скажи, твоя жена была счастлива с тобой?
— Вопрос не по адресу, — недовольно поморщился Мартов.
— Да или нет? Остальное — от лукавого!
— Она выходила за меня по любви, по вашей женской логике, значит, да.
— Дело о ее гибели прикрыли, почему?
— Лита, откуда такой прокурорский тон? Не прикрыли, а закрыли, имея налицо все признаки несчастного случая. Ты что, сидела в местной библиотеке и читала всякую чушь обо мне и Светлане?
— Нет, нигде я не сидела.
— Тогда почему ты обвиняешь меня? Я же чувствую по тону, каким ты говоришь! Ты думаешь, если прошло три года, то у меня внутри уже все перекипело, можно поднимать закрытую для всех тему?
— Ты не говорил, что у нас есть запрещенные темы.
Мартов поднялся и подошел совсем близко к озеру, настолько, что вода коснулась носков его обуви. Он сложил ручей на груди и, не оборачиваясь, сказал:
— Мы прожили вместе почти тридцать лет, а были близки в какие-то редкие мгновения. У нас родилось двое детей, и даже это не сблизило настолько, чтобы говорить о счастье. Мы принимали наш союз как нечто необходимое обоим. Тебе трудно понять это. Прошу, не забивай себе голову копанием в том Мартове, которого уже нет. Он умер, понимаешь! Я сам придавил его могильным камнем.
— Ты говоришь странные вещи, — Лита подошла к нему, повернула к себе лицом.
— Я говорю правду, милая. Перед тобой другой человек, только имя и фамилия остались прежними. Можешь принимать белый лист бумаги, где есть чувства к тебе и надежда на будущее. Остальное сейчас для меня не имеет значения.
— Вот что означали твои слова о призраках.
— Называй скелет в шкафу как угодно, смысл от этого не меняется.
— Гера, ты ничего не говорил о своих родителях. Их уже нет?
— Да, они давно умерли.
— А их-то ты любил? Это я к тому, что на твоем листе бумаги должна была остаться как минимум любовь к ним. Все же без прошлого нет будущего. Для меня родители — святое. Я с ужасом думаю о том, что настанет время, когда их не будет рядом. Не хочу даже думать об этом. Ты мужчина и в любом случае не ощущаешь такой привязанности к родителям. Может, я ошибаюсь? Поправь меня, если я не то сказала.
— Ты абсолютно права, двух мнений быть не может, — солгал Мартов. Он оправдывал себя тем, что к отцу он до сих пор чувствовал благоговение, а о разрыве с матерью он говорить не станет. Ничего уже не поправить, а на чувствительную натуру Литы его категоричность может слишком подействовать. Пожалуй, в этом ее отличие от Светланы. Богданова не простит вычеркнутой из его жизни матери. Это оттолкнет ее навсегда. Мартову стало не по себе. Откровенно солгав, он не чувствовал вины. — Лита, я почему-то ужасно устал сегодня.
