Услышав его шаги, Маринка размазала слёзы и вскочила как ни в чём не бывало. Она увидела, что снизу приближается Лёва, а сверху спускается его мама — тётя Наташа.
— Кто тебя так, Маринка?! — сразу спросила она.
— Дурак, вот кто.
— Как же это? Ведь и ты, Лёва, играл во дворе?..
— Во дворе, — буркнул Лёва.
— На твоих глазах бьют Маринку и ты не заступаешься? Стоишь и смотришь?!
Тётя Наташа достала из сумочки платок и обтёрла вокруг царапины мокрую Маринкину щёку.
Лёва хотел сказать: «Да посмей ударять Маринку кто-нибудь другой, — сразу бы заступился, показал бы, чтобы раз и навсегда больше не лез!» Но когда сам бьёшь, — тогда как?
Он не успел ещё ничего сказать, а мама спросила:
— Нет, не могу понять: мужчина ты в конце концов или не мужчина?
— А кто же?! — обиделся Лёва.
— Тогда имей в виду: ты за Маринку отвечаешь.
— Не надо мне. Знаем, как он отвечает! — быстро выпалила Маринка и нехотя поплелась домой.
— Сядем, — предложила Лёве мама.
Они сели на подоконник и посмотрели друг на друга такими одинаково серыми глазами и таким одинаковым взглядом, словно каждый в зеркало посмотрел.
— Это я её, — сказал Лёва. — Только она первая. Я бы ещё не так… да удержался. Тебя по лицу — а ты удерживайся. Вот и победи!
— Эх! — с досадой вырвалось у мамы. — Ну совсем бы немножко — и победил! Не ударил бы ни разу, утерпел бы — вот и настоящая твоя победа. С девочкой драться — разве мужское дело? Ну, отряхни фуражку. Что это на ней? Похоже на пух от Маринкиной шапочки. Довольно, чистая уже. Да чистая, говорю! Беги домой.
И Лёва заскакал по лестнице наверх.
Маринке открыла мама.
— Обо что ты оцарапалась? Бегала, не глядя куда? Упала?
Маринка ответила:
— Упала, — и вздохнула.
— Болит? Дай посмотрю…
— Не дам. Не болит.
— Бегать сломя голову — девочкам некрасиво. Вот будешь теперь с царапиной ходить, — сказала мама и поспешила на кухню. Что-то у неё там на плите кипело и шипело.
Папа сидел на том же месте за столом и читал книгу.
Маринка медленно разделась, достала из портфеля тетрадку по русскому и тоже села за стол делать уроки.
Задано было проспрягать весёлый глагол «пою».
«Я пою», — написала Маринка, вздохнула и, не поднимая глаз, почувствовала, что на неё смотрит папа.
Не сказав ни слова, он протянул руки к её лицу и повернул его к себе аккуратно и осторожно. Так осторожно, будто оно из тоненького стекла, ну, как электрическая лампочка.
Он двумя руками держал Маринкино лицо и смотрел на царапину, потом сказал:
