А тут ещё я.
— Лёля! — сказала я, заключая её в объятья и ощущая исходящий от неё запах то ли крепких духов, то ли слабого спиртного, а может, того и другого вместе. – Бедная Лёля! Боже, какое несчастье!
В первый момент она смотрела на меня отстранённо, будто не узнавая. Выглядела она не лучшим образом. На ней был синий джинсовый сарафан с пуговицами по всей длине, половина которых (снизу) была расстёгнута и видны молочно–белые ноги, какие бывают только у вновь прибывших. Вокруг глаз размазана, как видно, с вечера не смытая тушь, волосы не убраны, лицо мокрое и красное.
— Бедная, бедная Лёля!.. Бедный Саша!
— Это ты… — сообразила наконец Лёля и, скривив лицо, как маленький ребёнок, беззвучно заплакала.
Она плакала долго, упиваясь слезами, я сидела рядом на кровати, гладила её по дрожащей спине и ждала, когда она успокоится. В какой‑то момент Лёля произвела глубокий судорожный всхлип и умолкла. Тогда я поднесла ей стакан холодной воды, мокрое полотенце – утереться, и сказала:
— Ну, рассказывай.
— Я не знаю, что рассказывать, — всхлипнула Лёля. – Весь ужас в том, что я ничего не помню.
— Совсем?
Она скривилась, готовая снова заплакать, но я не дала ей этого сделать, тряхнула довольно сильно за плечи и строго сказала:
— Всё, всё. Не надо.
Она испуганно посмотрела на меня и не стала плакать, только сморкалась и вздыхала.
— Я, правда, не знаю, почему он это сделал.
Тут уж я напряглась. Что она имеет в виду? Уж не хочет ли она сказать, что Саша сам…
— Лёля, ты соображаешь, что говоришь?
Она кивнула.
— Я тебе одной скажу, только это между нами, хорошо? Он однажды уже делал это, то есть не так, а по–другому (она показала пальцем на потолок), правда, это давно было, в молодости, он мне сам рассказывал. На почве несчастной любви.
Значит, действительно ничего не помнит, или просто не видела (спала, что ли?), вот и ищет теперь хоть какого‑нибудь «разумного» объяснения.
— Лёль, ну, что ты такое говоришь? Это же полная ерунда.
— Почему? – спросила она обиженно, задержав очередной всхлип.
— Потому что Саша не тот человек. В молодости, конечно, всё могло быть. Но не сейчас. Так что не бери грех на душу, не придумывай.
Лёля надулась и молчала.
— Вот вы в Москве где живёте?
— На Юго–Западе, ты же знаешь.
— Этаж какой, я не помню?
— Четырнадцатый.
— Видишь! А здесь – третий всего–навсего, с него прыгать – никакой гарантии. Так что нелогично. Уж проще было бы в море… Море‑то под боком.
Сказала, а сама подумала: это ведь никакой логике вообще‑то не поддаётся, накатило внезапно – вот и вся логика. Но тогда должна же быть какая‑то причина.
