— Я Георгиевский кавалер, господин Эрлих, и фронтовик, прошу не забывать этого!
— Фронтовик и контрразведчик нашел бы кисет, а не остался бы с пустыми руками! Все так удачно складывалось: подпольщики доверили нашему агенту бесценные документы, они сами плыли в наши руки. И такой конец!
— Но схвачен ревкомовец. Если его хорошенько потрясти…
— Вы еще на что-то надеетесь?
— Если постараться…
— Плохо знаете большевиков. Они упрямы, как сто тысяч чертей, особенно сейчас, когда конные орды Буденного со дня на день двинутся на Воронеж! Большевиков, даже пленных, не так-то легко сломить. И этот арестованный подпольщик вряд ли составляет исключение. Все же попытайтесь: попытка — не пытка. Только не зовите на помощь своих костоломов. Они могут все испортить. Я бы на вашем месте повел себя с арестованным тонко и искусно, не как с быдлом, а как с вполне цивилизованным человеком. Это должно польстить подпольщику, ошарашить его и сломить.
Во рту было горько, в голове стоял нескончаемый и нестерпимый гул, словно под ухом били в десятки барабанов.
Магура с трудом приподнялся на локтях и сплюнул попавшую в рот воду.
— Сказал — оклемается, знать, так и будет. Вода почище всяких микстур в чувство приводит!
Квадратное лицо усатого хорунжего налилось, и, крякнув, казак плеснул в чекиста остатками воды из ведра.
— Холодная баня усем на пользу, особливо в теплынь, когда дюже упреешь. А ну вставай! Ишь — разлегся! Бока не отлежи!
Магура встал и зажмурился. Его качало от слабости, ноги были ватными, в голове продолжало гудеть.
— То-то же! — крякнул твердоскулый хорунжий и подкрутил ус. — У меня живо очухаешься.
Придерживая шашку, он вышел из комнаты, оставив Магуру одного.
«Влип я, — с досадой подумал Николай. — Как кур в ощип попал. По всем статьям. Никифорова не уберег и не узнал, отчего он в Царицын так быстро вернулся, — это раз: Про кисет толком не ведаю — это два. И в-третьих, сам опростоволосился — живым дался…»
Он подошел к окну, попробовал открыть его (в комнате стоял спертый воздух, нечем было дышать), но рама не поддавалась, видно, была заколочена намертво. К тому же за рамой была решетка.
«Куда притащили? В участок или контрразведку? А может, сразу в тюрьму? И отчего светло на дворе? Помню, ночь была, когда к Никифорову попал. Выходит, долго в беспамятстве провалялся…»
За переплетами решетки виднелся дворик, заканчивающийся глухой, закрывающей чуть ли не полнеба стеной, возле которой с винтовкой наперевес ходил солдат. Ни деревца, ни травинки не росло во дворе, мощенном серым камнем.
