Дневник
17 декабря 2005 года, в субботу, я, как обычно, поплавал в бассейне, а потом решил пойти в кино. В зал я вошел рано и занял место в заднем ряду. Не было никакого предчувствия чего-то необычного, пока не пошли на экране анонсы. Я сразу заметил какое-то дрожание, нестабильность зрения слева. Сначала я подумал, что начинается приступ мигрени, но потом до меня дошло, что если зрение нарушилось только в одном глазу, то и причина нарушения тоже в нем, а не в зрительной коре, как это бывает при мигрени.
Когда анонсы закончились и экран погас, пятно, мерцавшее в левом поле зрения, стало белым, как раскаленный уголь, а по краям его появился радужный ободок из смеси бирюзового, оранжевого и зеленого цветов. Я встревожился. Что это: кровоизлияние в сетчатку, закупорка центральной артерии сетчатки, отслоение сетчатки? Потом я обнаружил слепое пятно внутри сияющей области – посмотрев правым глазом влево, где горел ряд огоньков, указывающих выходы из зала, я увидел, что вместо них зияет пустота.
Я почувствовал, что впадаю в панику. Продолжит ли слепое пятно расширяться до тех пор, пока я полностью не ослепну на правый глаз? Надо ли срочно уйти из кинотеатра? Стоит ли обратиться в «скорую помощь»? Может, позвонить другу-офтальмологу Бобу? Или остаться на месте и ждать, когда вся эта неприятность сама собой рассосется? Фильм начался, но мне было не до него – я был занят тем, что каждые несколько секунд проверял свое зрение.
Наконец через двадцать минут я не выдержал и пулей вылетел из зала. Может быть, все встанет на место, когда я выйду на дневной свет. Но на место ничего не встало. Свечение стало немного тусклее, но стоило мне закрыть левый глаз, как в левой половине поля зрения правого глаза появлялось слепое пятно, формой напоминавшее пирог. Я бегом бросился домой и позвонил Бобу. Он задал несколько вопросов, предложил несколько простых тестов и велел мне немедленно обратиться к офтальмологу.
Два часа спустя я уже сидел в кабинете офтальмолога. Я рассказал ему свою печальную историю и указал, в каком квадранте у меня пропало зрение. Офтальмолог выслушал меня, сохраняя полное хладнокровие, проверил поля зрения, потом взял офтальмоскоп и принялся рассматривать глазное дно. После чего, отложив инструмент, он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня, как мне показалось, совсем по-другому. До этого он вел себя раскованно и несколько небрежно – мы не были друзьями, но были коллегами. Теперь же я попал в другую категорию – из врачей в больные. Он заговорил, осторожно подбирая слова. Говорил он серьезно и озабоченно. «Я вижу пигментацию, – сказал он, – что-то за сетчаткой. Либо это гематома, либо опухоль. Если это опухоль, то она либо доброкачественная, либо злокачественная». Он тяжело вздохнул. «Давайте рассмотрим наихудший сценарий», – продолжил он. Я не могу сейчас точно вспомнить, что он говорил дальше, так как в моей голове зазвучал внутренний голос, заглушивший все остальные звуки: «РАК, РАК, РАК…» Из всего сказанного им я понял, что офтальмолог договорится, чтобы меня осмотрел доктор Дэвид Абрамсон, большой специалист по глазным опухолям.
