— Нам надо остановиться, — сказала она тихо. — Я не должна была на это идти.
Питер предложил ей сигарету, но она покачала головой.
— Но ты же пошла, — сказал он.
Он ощущал свою власть над ней. Каждый раз заставлял ее преодолевать колебания, заглушать голос совести, все отбросить. Это льстило его тщеславию: он занимается любовью с обеими — с Топаз Росси и Ровеной Гордон — в один день.
Он никогда не говорил об этом с Ровеной, но она знала. Конечно, знала, что он встречается с ее лучшей подругой. А это очень важно.
— Я обещал тебе закончить с Топаз, но постепенно, — продолжал Питер. — Я думал, мы договорились.
Ровена молчала, уставившись в стену. Стыд, боль и неукротимое желание смешались внутри.
— В чем дело? Выборы? — строго спросил Питер. — Ты знаешь мое мнение по этому поводу. Я обязан сдержать слово. И происходящее между нами не имеет никакого отношения к политике.
Ровена покачала головой.
Они оба понимали, что их секс так хорош особенно из-за того, что они противники. Это добавляло остроты.
— А как насчет твоего слова Топаз?
— Ты сама вчера говорила — в последний раз, — жестоко бросил он ей.
Ровена покраснела. Да, правда, она снова сдалась, отчасти потому, что ее тянуло к нему, отчасти оттого, что он сам не хотел оставить ее. Он забирался к ней по наружной трубе, влезал в окно, присылал красные розы и марочное шампанское. Он усаживался рядом с ней за едой. Поджидал возле швейцарской, когда она приходила за утренней почтой, был настойчив и одновременно романтичен, как лорд Байрон. С большим облегчением она сдавалась ему и позволяла делать то, чего жаждала сама.
«Мы учимся в одном колледже, — думала Ровена. — Я все равно не смогу от него избавиться».
Но вслух сказала:
— Но я действительно хотела… Я не могу причинять боль Топаз, а ты отказываешься выбрать кого-то. — И Ровена заплакала.
— Я хочу только тебя, — осторожно сказал Питер, услышав новую нотку в ее голосе и обнял девушку.
И вопреки желанию Ровена почувствовала — она не может сопротивляться. Пусть он успокоит ее, пусть говорит, как любит и что все будет хорошо.
Топаз — моя лучшая подруга, подумала она. И волна стыда окатила ее. Она не имеет права говорить так! Ведь она глумилась над ней, презирала ее, наговаривала на нее. А Топаз… Топаз была ей преданна. Ровена, как и все виноватые, не любила того, перед кем была виновата.
Питер посмотрел на чувственное изящное тело, оцепеневшее в его объятиях. На полные губы, сжатые и готовые к сопротивлению.
