— Не из твоих уст!
— Почему?
— Потому что… – Габу бросила взгляд на пожилого следователя, который всё ещё притворялся безучастным свидетелем. – Потому что ты – убийца! – сказала она брату, окончательно отбросив сомнения.
— Убийца? – тонкие губы Пилса растянулись в улыбке. – О нет, Габу. Я не убийца. Я элемент сложной мозаики, замысла… Впрочем, как и ты.
— Какого ещё к черту замысла? И… И при чем тут я? – Габу невольно вспомнила проведённую с Юругу на пляже ночь, снова бросила косой взгляд в сторону старого следователя.
— Система уже запущена, сестра, и ты не сможешь ничего остановить, – и снова улыбка тронула тонкие губы. – Скажи, в ту ночь, что ты провела с красавцем малани… вы ведь не просто гуляли, верно?
— При чем тут это?
— Ответь ему, – попросил Габу следователь. – Это может быть интересно.
— Интересно для кого? Для вас? – она наградила следователя гневным взглядом. – Если хотите что‑то понять, то найдите этого малани. Он был с моим братом достаточно долго, чтобы знать о его… о его…
— Картинах? – помог ей Пилс. Габу вспомнила фотографии рисунков, оставленных на стенах в квартирах убитых женщин, невольно вздрогнула, повернулась к следователю. – Этот малани и есть тот самый агент брата, о котором я вам говорила.
— Юругу, кажется? – спросил следователь. Габу кивнула. – И у вас с ним была интимная связь? Я правильно понял?
— Да, но…
— И он помог вам уехать из подводного города?
— Да…
— Так, выходит, вы были с ним знакомы и прежде?
— Нет.
— Тогда зачем он оплатил переезд?
— Я не знаю! – Габу устремила к брату молящий взгляд. – Пожалуйста, расскажи им о том, как всё было на самом деле! – Пилс лишь улыбнулся в ответ, снова закрыл глаза и начал насвистывать песню, которую пела им с сестрой мать когда‑то очень давно. Песню, которую Габу теперь начинала ненавидеть. Песню, которая вгрызалась в сознание, принося боль. Даже когда увели брата, и мелодия уползла из комнаты для допросов следом за ним, даже когда пришёл штатный толстяк–художник, чтобы Габу помогла нарисовать ему портрет Юругу.
— Закатайте, пожалуйста, рукав, – попросил он тонким, почти женским голосом. Габу подчинилась. Толстяк сделал ей укол, попросил сосредоточиться на человеке, которого нужно нарисовать, прикрепил к вискам пару датчиков, установил на столе экран и запустил программу, которая прогоняла перед глазами Габу тысячи лиц. Разрезанных на части лиц. Носы, губы, подбородки, щеки, лбы, причёски, глаза, надбровные дуги. Габу почувствовала, как с этим дьявольским хороводом начинает вращаться и весь окружающий её мир. Тошнота подступила к горлу. Она попыталась игнорировать это, не замечать, но уже через пару секунд, сорвав с головы датчики, бежала к мусорному ведру у другой стороны стола. – Ничего страшного, – сказал ей толстяк–художник, хотя Габу и не собиралась извиняться. – Такое иногда случается. Особенно с малани. Говорят у вас особенное восприятие. Более тонкое.
