Глава первая
ГРАНДИОЗНЫЕ ПЛАНЫ
— Ты знал, что в августе я улетаю!
Марина несколько раз глубоко вдохнула, сдерживая раздражение. Так нельзя. Он не виноват, что не понимает.
Мишка жалобно заскреб покрытый белесой щетиной подбородок. Исподлобья глянул на жестяную баночку джин-тоника, что в нарушение всех обещаний желтела на стеклянном журнальном столике. Под столом валялась ее смятая сестра. Мишка и впрямь был расстроен. Поднял на Марину жалобные глаза.
Трудно не взорваться, когда он смотрит побитым щенком. Сжав зубы, Марина принялась считать до десяти. Потом еще раз. Мишка прервал ее на третьем десятке.
— Мне казалось, ты передумаешь, — заявил он.
— Что?! — Новый приступ раздражения. — Да ты с ума сошел! Ты знаешь, чего мне стоило получить эту работу? Чего ради я вдруг передумаю в последний момент?!
Мишка все-таки дотянулся до баночки. Глотнул.
— Ради меня. Как я без тебя?
Вечное «я»! Марина тихо зарычала, но сразу же сработало привычное чувство вины. Он прав. Разве можно так увлекаться, чтобы забыть о любимом мужчине!
— Я просила тебя подать заявку на программиста. Тебя взяли бы!
— Там три сотни человек на место!
— Я бы договорилась!
— И улететь неизвестно куда, неизвестно на сколько? Нет уж, спасибо!
— Ну и сиди здесь, раз такой умный! Я-то при чем?!
— Не сердись, Мариш, — попросил он.
И Марина сникла:
— Я не сержусь.
Села верхом на табуретку. Взгляд небрежно скользнул по комнате — светло-серые обои, Мишкин ноутбук в углу, телевизор во всю стену. Непомерно дорогой гарнитур: глубокие белые кресла, такой же диван. На диване обиженный Мишка с ярко-желтой банкой в руках — признаком бунта. Сотню раз просила не пить дома! Привычная до боли обстановка, привычный, почти родной мужчина. И неотвратимое, как судьба, прощание.
— Миша, я правда, правда, не могу остаться. Я всю жизнь этого ждала, я столько готовилась… да и вообще, не в этом дело. Это моя работа, все, что у меня есть. Мне важно туда полететь, понимаешь?
— Всю жизнь мечтала о других планетах?
— Тебе не понять.
В глубокой синеве Мишкиных глаз — когда-то Марина не смогла устоять перед ней — светилась незаслуженная детская обида.
— А я? — Он смял опустевшую баночку. Опять глянул, как побитый пес: — Не улетай, Мариш! Ну хочешь — поженимся?
Раздражение, оказывается, не ушло, просто спряталось.
