— Не надо, Вадик, я старше тебя на шесть лет, не надо!..
— Я люблю тебя и буду любить всю жизнь! Всю жизнь!
— Вадик, не надо!..
Он задушит ее в своих объятиях, зацелует…
— Вера Васильевна, что это с вами? — Елизавета Михайловна, математичка, в упор смотрела на нее. — Вы что это шепчете?
— Я шепчу? — удивилась Вера Васильевна.
— Да, — прокуренным, глухим голосом сказала Елизавета, — шепчете: «Не надо, не надо» — и сжимаетесь вся, будто бить хотят. Сны наяву, голубушка! Начитаетесь всякой ерунды в этих журнальчиках и бог знает что себе воображаете! И детей портите… Поэтому они и по алгебре ни бум-бум!
Вера Васильевна встала и ушла. Пройдя квартала два, она услышала рев мотоцикла и оглянулась. Перед ней на красной «Яве» восседал, точно Аполлон, Чугунов и улыбался.
— Хотите прокачу, Вера Васильевна?
— Меня?.. — удивилась она.
— Вас, конечно! Садитесь! Вот шлем! — И он, не дожидаясь ее согласия, надел на нее шлем и кивнул на сиденье сзади.
Она села.
— Обхватите меня и держитесь крепко! — крикнул он, перекрывая рев мотора. — Вперед!
Она обхватила, прижалась к нему, и они понеслись. Уже давно Вера Васильевна не испытывала ничего похожего на столь рискованное, но в то же время до головокружения радостное состояние души. Она летела! Летела, прижимаясь к нему, и ей вдруг — на миг — захотелось разбиться. Да-да, разбиться, чтобы их тела нашли рядом, вместе, чтобы они лежали обнявшись. Обнявшись навсегда.
— О-хо-хо-хо! — закричал он, и она тоже закричала. Они летели по загородному шоссе, и горячий воздух бил им в лица.
Он поцеловал ее сразу же, как только они вошли к нему в дом. Грубо привлек и поцеловал в пыльные губы.
— У тебя на губах песок, — отплевываясь, сказал он. — Иди умойся.
Вера Васильевна колебалась.
— Иди, иди, — подтолкнул он. — Не стесняйся, родители на даче.
Она пошла умылась, и он снова поцеловал ее. Она не сопротивлялась. Полеты на мотоцикле вконец ее измотали. Он повел ее в спальню, и только здесь она очнулась и попыталась оказать сопротивление, но он вдруг сказал ей:
— Я люблю тебя! Я люблю тебя с первого класса!
— С восьмого, — поправила она.
— Пусть с восьмого. Люблю и буду любить всю жизнь! Ты красивая! Ты самая красивая из всех, ты чудная, ты не знаешь, какая ты, ты…
И она сдалась. Она сдалась, ибо ей показалось, что уже прошло полгода, уже зима и он вбежал к ней замерзший после института…
Потом они пили чай. Пришел Крупенников. Она была не совсем одета, а Крупенников открыл дверь собственным ключом и вошел так тихо, что она не услышала. Он вытаращил от удивления глаза, застыв как изваяние.
