Шилов не ходил, а летал. Он так это и чувствовал: ле-та-ю! И утром он влетел к себе на пятый этаж, ворвался в квартиру и долго ходил кругами по комнате, размахивая руками, как крыльями, напевая: «Джонни, ты меня не знаешь, ты мне встреч не назначаешь, в целом мире я одна знаю, как тебе нужна, потому что ты мне нужен!» В его голове еще звучал дерзкий голос Капитолины Лазаренко, и Шилов от восторга даже подпрыгнул на месте, как вдруг сердце сжалось и день потемнел в глазах.
Лев Игнатьич ухватился рукой за стул, но он упал, и Шилов полетел на пол.
— Боже, как это… хорошо, только больно почему-то, — проговорил Шилов.
Было утро шестого, а может быть, седьмого дня. Дождь уже потерял им счет, ибо решил окончательно возвратиться. Он входил в подъезд, когда вдруг услышал стон Шилова с пятого этажа. Не раздумывая Дождь взлетел на балкон Шилова и прошел в комнату.
У Баратынского к тому времени совсем пропал голос. Он говорил шепотом, и Дуська подставляла ухо, чтобы его услышать.
— Все, отбегал за юбками! — веселилась она. — Теперь за мою держись, а то в дом глухонемых сдам! — и сама же хохотала во всю мочь от собственных слов.
— Дура, вот дура! — возмущался Баратынский, но Дуська его не слышала, и это бесило слесаря больше всего.
Баратынский, воспользовавшись недугом, взял больничный. Врачи говорили разное. Одни утверждали, что всему причина печень и как следствие — осложнение на связки, другие доказывали, что, наоборот, связки сами по себе, а печень в порядке. Но Баратынский чувствовал: без Него не обошлось. Сейчас, увидев, как что-то взлетело за окном, он бросился туда и чуть не выскочил следом. Вовремя одумался — третий этаж, падать больно.
Дождь быстро разбил тромбик, образовавшийся в одном из сосудов, бегущих к сердцу, и все обошлось без разрывов. Лев Игнатьич даже поднялся и сел.
— Что это было? — спросил он.
— Да так, — Дождь улыбнулся, и десятки морщинок разбежались по лицу. — Пустяки! Я вас как-нибудь почищу.
— Чем это? — не понял Шилов.
— Щеткой! Как трубочисты чистят трубы, так и я…
— Спасибо. Я — Лев Игнатьич! — Шилов подал руку.
— Дождь…
— Интересное имя… А как вы зашли?..
— Через балкон, — объяснил Дождь.
— А-а-а… — плохо понимая, кивнул Шилов. — Это у меня, наверное, от перевозбуждения… Давайте я вам что-нибудь подарю, а? — Он оглянулся в поисках подарка, увидел статуэтку чугунного литья, еще того, старинного, и обрадовался. — Вот, это хорошая вещь, каслинское литье, редкая штука, возьмите.
