— Н-не знаю… — растерялся Тимур. — В городе… На причале, может? Там у нас с братом катер. «Анастасия» называется.
— Нет. Нас в город не пускают.
А Тимур и сам всматривался в лицо девочки с некоторым удивлением и беспокойством.
— Ты знаешь… — сказал он. — А мне кажется, что и я тебя тоже где-то видал. Недавно! Тебя как звать?
— Сандра, сказала же. Саша — Александра — Сандра.
— Боттичелли?
Она звонко рассмеялась и вдруг глянула искоса с интересом, точь-в-точь взглядом той самой маленькой монашенки в сером капюшоне.
— Выгляни еще разок. Чего она?
— Стоит. Смотрит. В бинокль.
— Во гадина! А где девочки?
— К буйкам подплывают.
— О-ох! Лежала бы так и лежала!.. Где ж я тебя все-таки видела? Ты в Одессе не был два месяца назад?
— Я нигде еще не был. Нет, один раз в Краснодаре был. А так… поезжу еще!
— А мне надоело! Хоть бы выспаться разок! Часиков двадцать! Посмотри, где девчонки?
— Назад плывут. Почти на полдороге. — Он еще раз взглянул на Сандру и вдруг сказал: — А я вспомнил, где я тебя видел! Такой… сон — не сон… Ты в таком сером балахоне была, с капюшоном. Вроде бы в замке каком-то, в монастыре…
Он говорил, запинаясь, ошеломленный невозможностью внятно пересказать словами то, что он (он был уверен в этом!) видел наяву.
— В самом деле? — рассмеялась Сандра. — Ты знаешь что? Ты завтра мне дорасскажешь! Ужасно интересно, что же это я в монастыре делала?! Тебя как звать-то, забыла.
— Тимур.
— Чао, Тимур! Придешь завтра?
Он с готовностью кивнул.
— А сейчас — пардон! — пора тикать! Прячась за валунами, Сандра доползла до воды, вползла в нее, нырнула без всплеска и — Тимур с напряженным беспокойством глядел — и вынырнула уже среди подруг, возвращавшихся от буйков.
Ему показалось, что она помахала ему рукой. Он тоже сделал неуверенный приветственный жест.
У него было отчетливое ощущение, что с ним что-то очень хорошее произошло. Это ощущение было явственно обозначено на его физиономии, когда во дворе своего дома, вернувшись, он принялся ножовкой опиливать ветви упавшего дерева, сносить ветви к сараю, укладывая их там подобием копны… Что-то несомненно радостное произошло с ним только что, потому, должно быть, и работа была в радость.
Потом вдвоем с матерью они пилили ствол двуручной пилой.
— Ты меня, Тимоня, совсем загнал! — счастливо говорила мать, радуясь столь работящему своему сыну. — Георгия три дня просила. Ни в какую! «Анастасия» да «Анастасия» — вот весь его разговор!
Пила вдруг взвизгнула — железом по железу.
