— Я пойду, а? — Килька встал со ступеньки и пошаркал домой.
— Я права?
— Права. Только мне от этого не легче. У тебя закурить есть?
— Вы же не курите…
Килькин папа недоуменно рассмотрел предложенную тонкую сигарету.
— Он хороший. Правда. Только вы его совсем не знаете, — намекнула я.
— Я и себя не знаю.
Он смешно курил, совсем как маленький, держа сигарету двумя оттопыренными пальцами. Не затягивался и морщился.
— Да выкиньте ее на фиг, — посоветовала я.
— Ты меня осуждаешь?
Блин, да он пьяный! И как я раньше не заметила…
— Оказывается, я ничего не понимаю в мирной жизни. Вот она смотрит на меня, а я не пойму, о чем она думает. А с ним мне как теперь жить? Урод, а не сын.
— Это вы урод. Килька нормальный. Вы бы поговорили с ним, а?
Он меня совсем не слушал. Он говорил и говорил. Про то, каким Килька был маленьким, как они вместе куда-то ходили, и что он ему дарил. Типа — у него все было, а он вырос дефектным говном. И что он для них все делал, а они его не понимают и не ценят.
— Да ни фига вы для них не делали! — Я заорала так, что по лестнице понеслось гулкое эхо. — Вы в войнушку играли. Вам там классно было. Вы и сейчас по войне тоскуете. Что, не так?
И знаете, что это гад сделал? Он меня нах послал. Я ребенок еще, между прочим, а он меня матом.
— Да сам ты пошел…
На следующее утро.
Я была злая, как сто злых собак. И первое, что я сделала, — достала с лоджии стремянку и полезла отрывать ковер. Оказалось, что это непростое занятие. Папа его как-то хитро прицепил. Но постепенно дело пошло на лад. И мы вместе с ковром дружно рухнули на пол. А на стене оказалось форменное безобразие. Папа из каких-то хитроумных соображений не поклеил под ковром обои. Теперь моя красивая комната смотрелась как бомжатник.
— А его нет дома. Он в школе. А ты что — прогуливаешь?
Оказывается, я Килькиного папу побаиваюсь. Тем более после ночного разговора. Но что делать? Ковер придется вешать обратно, а одной мне никак.
— Ладно. Зайду.
Пока он шел, я переоделась в спортивные штаны, а то встречать гостя в трусиках как-то неудобно.
— Весело живете, — голос у Килькиного папы был хриплый.
— Голова не болит? Вы бы хоть извинились за вчерашнее…
— Вот наглая. Я ей помогать пришел, а она наезды устраивает. Слушай, может, вам денег на ремонт дать? Потом вернете, когда сможете…
Мы ругались и ворчали друг на друга, как две старухи. Я — от неловкости, он — почти с удовольствием.
— Хорошо у вас, — на прощание сообщил он, довольный выполненной работой.
