— Ты сказал Сибел-ханым?[13]
— Вообще-то да, — говорит Лефтерес. — Она не обрадовалась, но я сказал, что часть моей миссии заключается в том, что я должен убедиться на все сто процентов: есть убедительный мотив и четкая социальная необходимость. Так всегда было. Всегда. Эта женщина не проститутка. Вот и все. Да, она грузинка, но это не делает ее проституткой.
С тех пор как жители Кавказа и Центральной Азии обнаружили, что для них открылся парадный вход в Европу, грузины, армяне, азербайджанцы, украинцы, а также рабочие из Казахстана и Туркменистана, сирийцы, ливанцы, иранцы, курды десятками тысяч наводнили Анатолию, пряжку на поясе большой Евразии, которую держит Стамбул. Именно так Георгиос понял причину, по которой Лефтерес отказался сочинять памфлет. Стамбул и раньше был многонациональным городом, и понятно, что он вскоре снова станет настоящей мировой столицей. Время турок заканчивается. Грузины и греки в одинаковом положении — приезжие.
— Кстати, знаешь, кого я видел вчера на Гюнешли Сок? — спрашивает Константин. — Ариану Синанидис.
— Сколько уже прошло с тех пор, как она уехала в Грецию? — задает вопрос Лефтерес.
— Сорок семь лет, — говорит Георгиос Ферентину. — Что она тут делает?
— Либо речь о завещании, либо имущественный спор. Зачем еще сюда возвращаться? — хмыкает Константин.
— Не слышал, чтобы кто-то умер, — замечает отец Иоаннис. В таком тесном сообществе, как греческая диаспора в Стамбуле, где все друг друга знают, каждая смерть — это маленькая катастрофа.
И тут взрывается бомба. Звук взрыва глухим эхом отражается от фасадов домов. Взрыв небольшой, едва отличимый от обычного шума утреннего трафика, но четверо мужчин за столом вскидывают головы.
— Как далеко?
— Я бы сказал, меньше километра.
— Намного меньше. Это мог быть просто детонатор.
— А где примерно, по-твоему?
— Я бы предположил, в районе площади Топхане.
— Никаких предположений, это точная наука.
Константин кликает по ленте новостей в смарт-газете, лежащей между чайных стаканов и кофейных чашек, и сообщает:
— Проспект Неджатибей. Бомба в трамвае.
За прилавком Бюлент сжимает кулак:
— Да-а-а!
— Вот ведь сукин сын! — восклицает Лефтерес. — Сколько он выиграл?
Георгиос Ферентину достает свой цептеп. Большой палец неуклонно скользит по иконкам.
— Рынок террора взлетел на двадцать пунктов.
— Господи Иисусе, помилуй всех нас, — говорит отец Иоаннис, сжимая четки.
— Тогда завтрак за счет заведения! — объявляет Бюлент.
