Дабы не сойти с ума и не быть похожей на женщину, раз вот такая она — «полуженщина», Дина состригла роскошную косу. На помойку полетели платья, юбки и косметика. Больше года после развода ее видели только в бесформенных джинсах, мужских свитерах и грубых ботинках, угрюмую, с посеревшим худым лицом. Но со временем она начала оттаивать, смиряясь со своей участью.
Сейчас на Дину обрушились воспоминания — горькие, ноющие. Ей почти тридцать, и нет никакой надежды. А с портрета все смотрит этот прекрасный мальчик, который мог бы появиться, если… Нет в ее судьбе «если»! Она вздохнула: «На все Воля Божья», поцеловала портрет, казавшийся родным с первой минуты, и спрятала снова.
Дина выбрала нужные эскизы и пошла на кухню, чтобы успокоить себя чашкой чая и чем-нибудь сладким. А то всю колотит, и опять ночь не спать…
* * *
Выйдя на улицу, Дина удивилась — в своих переживаниях она совсем позабыла, что в городе праздник. Подгулявшая молодежь веселилась во дворе. На столбах вдоль дорог загоралась иллюминация, георгиевские ленточки развевались на антеннах проезжающих мимо машин и на дверях киоска на остановке. По дороге в онкодиспансер Дина купила у добродушной старушки традиционный букет из тюльпанов и сирени — поздравить деда.
В ухоженном больничном дворике группки больных и посетителей грелись на лавочках под вечерним солнцем. Гулкие коридоры, казалось, вот-вот опять столкнут ее с тем незнакомцем. Но нет. Почудилось. Десятая палата встретила привычной духотой и улыбкой дедушки в ответ на поздравления с Днем Победы:
— Спасибо, внученька! — и деда не преминул похвастаться. — А мне разрешили вставать.
— Замечательно! Мы с тобой походим немножко, да? — искренне обрадовалась Дина.
— Как хорошо, что ты раньше пришла. Я уже устала, — поприветствовала племянницу Рита, готовая сдать свое дежурство. — Ты деда контролируй, а то он слишком рвется в бой.
Ничто в палате не напоминало об ушедшем на рассвете Густаве Карловиче. На его кровати появился кто-то новый, опутанный дренажами, капельницами, окруженный родственниками. Рита поманила племянницу кивком из палаты. В коридоре она зашептала:
— Что все-таки утром произошло?
— Густав Карлович позвал меня. Потом начал бредить о церкви, что не та, мол, поэтому и выздороветь не сможет…
— Представь, а он-то, оказывается, иностранец… — не дослушала тетя, сделав большие глаза, — … в смысле был. Я думала, он просто из русских немцев.
И отвечая на вопрошающий взгляд Дины, продолжила:
