Они стали протискиваться сквозь толпу, набежавшие на обед из соседних офисов тётки предпенсионного возраста ворчали, неохотно расступаясь. Сашка шагал, понимая, что всё без толку. Какая обслуга и чем поможет, ерунда же.
И тут прибежал Курдин. Глядя куда-то вбок, он сообщил, что их просили освободить комнату, ну, они и… а Сашкины куртка и шар, конечно, в целости и сохранности, вот… держи… извини, если что… ладно?..
Дожидаясь, пока Сашка оденется, он переминался с ноги на ногу и аккуратно, на вытянутых, держал дедов шар. Сашка неспеша застегнулся, принял цепочку.
— И это… — сказал Курдин, с облегчением сунув руки в карманы, — спасибо тебе за Настю. Ну, что тогда вмешался.
— Всегда пожалуйста, — ответил Сашка. — Нет проблем. Обращайся, если что.
Через неделю Настя сказала, что шарик брата родители решили отдать в душницу. Сашка молча кивнул. Не знал, какого ответа она ждёт. Может, для неё это горе. А может, она только думает, что это горе.
Он слишком хорошо помнил, как тогда, в комнате, обнаружив, что дедов шар пропал, на несколько мгновений почувствовал облегчение. Постыдное. Недостойное. Но всё же облегчение.
* * *
Дедовы стихи были неизящные, с рваным ритом и сложной рифмой; иногда они напоминали Сашке биение сердца, иногда — грохот автоматных очередей. Он с детства привык к другим; дедовы не ценил, да и слышал редко. Дед не любил их декламировать и остальным запрещал.
Дедовы стихи требовали от вас работы. Поначалу он с трудом продирался сквозь строчки. Решил идти по хронологии, начал с ранних. Когда читал шару вслух, казалось, будто слышит нотки неодобрения в его молчании. Ерунда же — а вот…
После поэмы «Горное эхо» что-то переменилось. Как будто сдвинули рычажок переключателя и прежде тёмную комнату залило светом. Появился другой дед: который, наверное, был всегда, но о существовании которого Сашка не подозревал. Дерзкий, молодой, отчаянный. Слишком взрослый и слишком чужой, чтобы его можно было до конца понять.
Прошло дней восемь с тех пор, как праздновали день рождения Настиного брата, но Сашка уже прочёл всё изданное и пошёл по второму кругу. Это было похоже на бредовый сон: чем больше понимаешь, тем больше остаётся непонятого.
Сашка знал о деде всё, что знали все. Но — не самого деда.
— …превращаешься в ботана, — прошептал Лебедь. — Ты, Турухтун, скоро вообще скукожишься и усохнешь. Будешь отакой, — он показал скрюченный палец и скосил к носу глаза.
— Тише, дай послушать.
