Долой огуречного короля | страница 28
Мартина сдула со лба челку.
«Палатка в настоящий момент дело десятое, так как Алекс все равно порядочная дубина, но… — она взяла меня за плечо и подтолкнула к маме, — но вот Вольфи — не десятое дело! Ему нужно шесть папиных подписей, а у него духу не хватает попросить их. Не исключено, он на второй год засядет. А со своими проблемами он только ко мне и может сунуться, бедняжка!»
Мартина крепко прижала меня к себе. Мы стояли обнявшись, как люди, которым приходится прощаться навек. Адски приятно сознавать, что у тебя такая сестра! Но я не был вполне уверен, стоило ли все так про меня расписывать.
Мама явно растрогалась. Она ковыряла погнутой спицей в волосах и пришептывала: «Хорошенькие пироги!»
Я внимательно следил за ней: она не сердилась. Ну я ей и выложил начистоту всю историю с Хаслингером.
На это ушло довольно много времени, потому что мама то и дело перебивала меня. Примерно так: «Что, что, Круглая Серота, он твой новый математик?! О боже, о боже, о боже!» При этом от сильного волнения она запускала обе вязальные спицы в свою новую прическу.
И еще так: «Шестьдесят четыре уравнения? И даже с десятой степенью? Потом все снова разделить? Пока не узнаешь, что в числителе?» Она терла себе нос и постанывала.
Или так: «С какой это стати ему понадобились подписи отца? У нас в стране, слава богу, равноправие!»
Она ударяла кулаком по столу, а между тирадами всякий раз вставляла: «Но, по правде, на второй год ты ведь не останешься? Да?»
Мартина заверила маму, что по правде на второй год я не останусь. Маму это успокоило. А поскольку женщины и мужчины равноправны, ей захотелось поставить шесть своих подписей вместо папиных. И деду захотелось поставить шесть подписей за папу, ведь его, как и папу, зовут Рудольф Хогельман. «А внизу я подпишу: „Дедушка“! — весело сказал дед. — А не понравится им это, тогда, тогда…»
«…тогда я сама пойду в школу, — заявила мама, — и он у меня узнает, что такое равноправие!»
Настроение у нас резко поднялось. Тут вернулся с чьего-то дня рождения Ник. Мы прикусили языки, так как никогда нельзя знать наперед, что Ник передаст папе или королю Куми-Ори.
Дед успел шепнуть мне на ухо: «Вольфи, когда твоя Серота Хаслингер поправится, я пойду к нему. Или лучше я… Впрочем, ладно, зною, как поступить. В любом случае дело у нас пойдет на лад!»
Ник все же уловил обрывок последней фразы. Он всегда слышит все, что ему слышать не следует. «Какие дела? Какие дела? — спросил он. — Я тоже хочу знать! О каких таких делах вы тут говорили?»
