Бодлер боготворил автора «Человеческой комедии». Он считал его одним из самых великих людей своего века, неистощимым и страстным фантазером, способным вдохнуть жизнь в каждого из своих персонажей, будь то хоть привратницы. Тем не менее, даже имея порой возможность встретить его, он не заводит с ним дружеских связей. По правде говоря, он чувствует себя более свободно с молодыми волками своего поколения.
В частности, с Феликсом Турнашоном, которого товарищи стали называть Турнадар после того, как у них вошло в забавную привычку все слова заканчивать на дар. И речи не было о том, чтобы сказать, например: «У него нет ни су», а непременно: «Удар недаргодар нетдар нидар судар». Отсюда все и пошло — Феликс Турнашон стал Турнадаром, а дальше для удобства сокращенно просто Надаром…
У Надара много общего с Бодлером. Он уроженец Парижа, родился 6 апреля 1820 года, то есть годом раньше. Три года прожил в Лионе, там тоже учился. Он любил писать и рисовать, был честолюбив, дерзок, имел склонность к эксцентричности и проявлял интерес к женщинам.
А так как его привлекает еще и театр, он в очень молодом возрасте предлагает различным периодическим изданиям рецензии на пьесы, надеясь отличиться в журналистике и сделать ее своей профессией. Поступив в восемнадцать лет в «Ревю э Газетт де театр», он получает задание освещать спектакли трех залов левобережья, театров Люксембург, Пантеон и Сен-Марсель. Поначалу свои статьи он подписывает собственным именем, затем, когда его прозвище становится более известным, попросту Надар.
В конце 1838 года он не скрывает восторга, обнаружив в театре Порт-Сент-Антуан актрису-мулатку лет тридцати, Жанну Дюваль, в маленькой роли в «Системе моего дяди», одноактной пьеске Пьера Шарля Огюста Лефранка, одного из коллег Эжена Лабиша. И он поспешил завоевать ее, потом вскоре стал появляться вместе с ней и знакомить ее со своими друзьями.
Они чуть ли не все — начинающие авторы и считают себя прямыми наследниками романтического поколения, смутно пытаясь отыскать новые художественные пути, страдая от своего рода тягостного бездействия, которое нередко следует за периодами войн и революций. Свой рабочий кабинет они располагают предпочтительно в кафе, где собираются в девять часов утра, а расходятся лишь после полуночи. Одни читают, другие играют; кое-кто пробует писать, отчасти наудачу, или, не задумываясь, устраивается по примеру художника Антуана Фошри за столиком со своим «граверным снаряжением» и, по словам Шанфлёри, предается таким образом на публике «повседневной работе».
