Товарищ Березайко улыбнулся, потом щёлкнул каблуками, отдал нам честь и протянул руку:
— Будем знакомы. Как отец этой рыжей девчонки, прошу извинить, что напрасно потревожились вы из-за неё.
Я до того привык удивляться за эти два дня, что у меня уже не было сил удивляться.
— Стечение обстоятельств, — сказал я Алёше и осторожно пожал руку старшине. — Вы меня, конечно, извините за то, что я её дурой обозвал…
С Верою было всё в порядке, и теперь мы могли подумать и о своей судьбе.
— В Москву нас сейчас повезёте или до утра подождём? — спросил я, когда мы сидели возле костра и старшина, осмотрев Алёшину ногу, перетянул её своим носовым платком.
— В Москву? — с недоумением переспросил старшина и улыбнулся. — А вы, стало быть, всё ещё нарушителями считаете себя?
— Мы не считаем. Это вы считаете, если хотите нас в милицию обратно отвезти.
— Не медали же вам за ваши проделки выдавать!
— Мы вам объясняли: стечение обстоятельств. Не верите — не надо, — сказал я.
— Опять же из милиции вы убежали, — всё так же улыбаясь, сказал старшина, — доверие обманули моё.
— А ведь они, как явствует, — вмешался в разговор Степан Петрович, — полагают, что ты специально за ними из Москвы прикатил. Так?
— Ну, может, и не специально, — угрюмо ответил я, — может, и на Веру посмотреть заодно.
— Раньше, помнится, всё больше Алёша за тебя говорил, — сказал старшина и расхохотался. — А глупые вы, выходит, хлопцы, вот что я вам скажу. Моя Вера вам в этом деле, — он покрутил пальцем у виска, — сто очков вперёд даст.
Старшина милиции товарищ Березайко подтолкнул плечом Степана Петровича и, не переставая смеяться, принялся рассказывать ему нашу историю. Я понял, что рассказывает он её уже не в первый раз.
— Возвращаюсь я тогда, Степан Петрович, и вижу: задержанных моих и след простыл. Я туда, сюда, к двери, к окну — нету, будто ветром унесло. Родителей Петухова я тогда разыскал. С соседями Корзинкина обстоятельную беседу имел. Вижу, не могут ребята все эти поступки по злому умыслу совершить. Действительно, печальное стечение обстоятельств… Про Анатолия прямо говорят: трус и прежде всего о своём покое думать привык, неспособен он всё, что у вас в протоколе записано, по злому умыслу совершить. Ты уж, Анатолий, меня извини, как было, так и говорю. Тётя Катя твоя очень беспокоилась, как ты тут в лагере без рюкзака будешь существовать. Успокоил я её, говорю: «Я как раз в те края на рыбалку еду на три дня, отец дружка моего фронтового там в деревне возле самой речки живёт». Обещал я ей рюкзак с собой захватить…
