— Вот как! Значит, вы не сами по себе, а в лагере здесь?
— Ну да. Подумают ещё, что из милиции сбежали мы с ним.
— А может, вы и вправду сбежали?
— Да что ты уговариваешь её! — рванулся я вперёд. — Я вот сейчас как дам ей!
Но Алёша опять удержал меня.
— Вера, ты не слушай его. Ты со мной говори.
— А не тебя ли я спасти хотела вчера?
Алёша промолчал.
— Ясно. Плаваешь ты хорошо. Только братьям Рыжковым ты бы объяснил, зачем это тебе сеть понадобилось срезать, а то благодарность получили, а за что — не могут понять… И записок своих дурацких писать мне больше не смей.
— Ладно, — потупившись, сказал Алёша, — не буду. Только, Вера, и я тебя по-дружески прошу: не говори ты никому, что с нами в Москве произошло.
— Хорошо, не скажу, — сразу согласилась Вера и, собирая цветы, медленно пошла по поляне.
Нас она уже не замечала. Можно было подумать, что мы испарились. Победа была одержана с такой лёгкостью, что это обеспокоило нас.
— Толя, может, компас ей подарить? — спросил Алёша.
— всё равно разболтает: девчонка! Я тебе говорю, дать бы ей раза!
— Ты перед ней кулаками махать брось. А то она сама тебе как даст, так отлетишь до той сосны…
И вдруг в голову мне пришла фантастическая мысль.
— Алёша! Слушай! Она ведь нас чуть ли не настоящими разбойниками считает!
— Как же, видела она их.
— И хорошо, что не видела. Пусть считает. Значит, мы и должны поступить так, как поступили бы разбойники на нашем месте. Надо напугать её, чтобы у неё от страха язык к гортани присох. Не понимаешь? Ладно, стой здесь и смотри. Увидишь, как я сам обойдусь. Парик у тебя с собой? Давай! А нос где? Нету? Ладно. А это что? Валенки? Давай. Тоже сойдут…
Алёша смотрел на меня с удивлением, а я на его глазах превратился в одного из тех разбойников, что носились вчера по сцене. На мне не было бархатных штанов — я был в трусах, но для солидности я влез в валенки, и они, как ботфорты, закрывали мои ноги выше колен. Я надел парик, подпоясался тряпкой и воткнул за неё суковатую палку. Потом я прищурил один глаз и, с трудом переставляя ноги в валенках, догнал Веру.
— Слушай ты, змея, шипящая во прахе! Ящерица, пригретая на нашей благородной груди! — басом сказал я.
Вера, моргая, посмотрела на меня и перевела взгляд на Алёшу, стоящего поодаль.
— Да, мы разбойники! И мы говорим тебе: если когда-нибудь ты раскроешь рот, чтобы поведать людям о чёрных делах наших, помни, что мы… помни, что мы… что я…
Я никак не мог придумать, что мы сделаем с нею, если она выдаст нашу тайну. Тогда я принялся цитировать великого Шиллера, который пришёлся здесь очень кстати.
