Мирский одним из первых прибыл на Колыму, обошел вместе с другими пионерами Колымы таежные тропы таких теперь известных районов, как «Юбилейный ключ» и «Пятилетка».
Он мерз под снегом в колымских тундрах, проводил долгие зимние месяцы в поездках на собаках, шурфовал ледяную почву, питался долгие месяцы одной юколой и, преодолевая железную суровость приарктических просторов Колымы, без колебаний и устали шел всегда к намеченной цели.
Афанасий Семенович скуп на рассказы о себе.
Рассказанная им самим биография немногословна:
— Отец мой рабочий. Был бедняком, умер в Сибири, в тайге. Сам с десяти лет работаю. Как подрос — все больше по золоту ходил. Работа вольная. Конечно, зимой на заводе, а летом, взяв котомку, лопатку, чашки — в горы. Вольный воздух. Белка скачет. Ну и золотишко, конечно. Вроде как бы игра. Конечно, был на Лене. Лет десять. На Алдане тоже, конечно. На Незаметном. Ну, потом на Колыму, конечно.
Осторожно пытаюсь узнать у Мирского о знаменитом «Незаметном», где больше десятка лет назад открылись колоссальные золотые богатства.
Афанасий Семенович оживляется.
— Золотишка действительно много было, — говорит он, — другой раз прямо к подошвам липло. Фунт золота за бутылку спирта шел. И вот представьте: до сих пор не понимаю, как контрабандисты этот спирт доставляли. Мышь через болото не проскочит, а контрабандист вьюки на себе тащит…
— Да, — продолжает он, — первый старатель я был. Случалось фунтиков по двадцать намывать за сезон.
— Что же вы, Афанасий Семенович, делали с таким большим капиталом?
— Известно что. Туда-сюда, приятели есть и шулера всякие. Выпьешь, проведешь время, а к лету опять чистенький. Идешь в свою сберкассу снова с лопаткой. А в общем скажу я вам: глупо и бестолково жил наш брат, старатель, разведчик. Ловил он счастье, работал не разгибая спины по двадцать часов в сутки, голодал и холодал, а мошну набивали на нем всякие Второвы и Чурины.
— Ну, хорошо, Афанасий Семенович, — продолжаю я допытываться у старика, — скажите же мне, что заставляет вас работать сейчас на Колыме? Золото идет государству. Что же заставляет вас и многих других потомственных старателей работать не за страх, а за совесть?
Мирский помолчал, выпустил клуб дыма и, как всегда, немногословно обронил:
— Другое дело. Работаем на свое государство.
И сразу же перевел разговор на то, как первые пионеры строительства приехали на Колыму три года назад.
Пришел пароход, бросил якорь в неизученной гавани. Гудок парохода вспугнул стан птиц с каменистых невысоких гор, поросших кедровником.
