Наконец, чистый эротизм насаждает целая отрасль медицинской науки, совершенно новая, так называемая сексология, представляющая собою выделившуюся в самостоятельную дисциплину часть психиатрии — половую психопатологию. То, что печатается в этой области, безусловно, не может помочь делу исцеления недугов падшего человечества, растравить же его раны способно в высшей степени. И что для этой именно цели — не избавиться от зла, а научиться ему — раскупаются подобные книги, претендующие на научность, отлично показывают цифры их тиражей, выражающиеся обычно в десятках тысяч. Я не буду больше о них ничего говорить, потому что это не наука, а клоака мерзости. С формальной стороны, с точки зрения культуры, некоторые из этих изданий, конечно, отвечают самым высоким требованиям. Но мы духовного ищем.
• Научные и художественные произведения как средства для возбуждения чувственности
Все, о чем до сих пор говорилось в этом параграфе, - проповедь страстей средствами культуры и науки — имело -42-
вид серьезного дела: люди хотели оправдать свои нравы высшими, иногда даже «неземными» интересами, придать им самодовлеющую ценность. И мы также видели, что иное дело — внешне красивые слова, а иное — самые дела с их неприглядной сущностью. У тех, кто успокаивает себя словами, поступая вопреки им, раздвоена совесть, они живут самообманом, но, по крайней мере, с долей искренности. Большинство же людей, к сожалению, сознательно используют возможности цивилизации и культуры для достижения собственных грубых и циничных целей. Большинство пользуется ими для возбуждения только своей похоти. «Блуднику сладок всякий хлеб; он не перестанет, доколе не умрет» (Сир. 23, 23). И у большинства все в дело идет: наука, литература, искусство. Но еще более гнусными предстают не столько «пользующиеся», сколько «пользующие».
1. Поль Бурже в посвящении («Юноше») своего романа «Ученик»>46 обращается к представителю молодого поколения со следующими словами: «Когда ты читаешь книги, в которых мы изображаем ужасы преступных страстей, не стремишься ли ты любить лучше, чем любили авторы этих книг?» Это речь наивного идеалиста (см. пункт 2 на с. 28), о котором речь была выше. А вот речь практика, который приложил совет к делу. Герой этого романа в своем дневнике сознается, что, начитавшись запретных книг, начиная с «Шагреневой кожи» Бальзака и кончая «Цветами зла» Бодлера (не говоря уже о поэмах Гейне и
47
романах Стендаля), он потерял последние остатки детской веры . После этого «все добродетели, которые мне восхваляли с детства, стали такими маленькими, убогими, жалкими, по сравнению с великолепием, роскошью и безумием некоторых грехов»
