Отстаивая правомочность жанра, его пользу, как бы даже обороняя его, Троепольский объяснял: «Советская сатира не есть обличение нашего общества вообще; советская сатира есть обличение сил, мешающих движению общества вперед», «сама борьба со старым есть главная суть положительного элемента в обществе, в человеке»[15].
Очищающая, оздоровительная работа сатиры для Троепольского очевидна. Сатирическое отрицание представало необходимой частью созидательного процесса, нормального развития общества и человека.
Замечая, что его собственный сатирический дар редко пробивается беспримесно, в «чистом» виде, как бы не желает безраздельно владеть миром повести или рассказа, Троепольский пытался это как-то понять и обосновать. В статье «Точная цель, ясные перспективы» (1961) он писал: «Мне кажется, что в наше время и лирика, и легкая улыбка, и юмор, и злой смех, и негодование должны объединяться в сатирическом произведении, чередоваться в зависимости от того, о ком (разрядка автора. — И. Д.) пишет художник». И продолжал: «И в сатирической вещи можно одним куском неба, родного и любимого, или прелестным тихим ясным утром, или могучим простором поля „придавить“ любого подлеца, прилепившегося в нашей жизни, как бы он ни был умен „применительно к подлости“»[16].
«Записки агронома», «Кандидат наук», «Постояльцы» действительно вобрали и злой негодующий смех, и добрую улыбку, и лирические признания, и высокую патетику, и деловую речь о насущном. Троепольскому казалось, что «смешение», «объединение» жанров — возможный дальнейший путь советской сатиры, но это был именно его путь.
А. Твардовский находил в «Кандидате наук» «стилевой разнобой»: «реалистическое письмо (с публицистическими заострениями) в отношении положительных героев и крайняя условность сатирического гротеска в отношении „кандидатов“ и „докторов“»[17]. И сам же признавал: «Это исправить невозможно»[18] и печатал повесть в «Новом мире» — во имя ее «сильных сторон»[19], понимая, что у каждого писателя свои «законы».
Закон «смешения» — не бесспорный закон. Соединить под одним небом полубезумный конторский мир Карлюка и реальный, здравый мир «человека в кирзовых сапогах»[20], агронома Егорова, с художественной убедительностью действительно трудно. Их одновременное присутствие в жизни странно, переходы от сатирически освещенных лиц и событий к лицам и событиям, словно вышедшим из очерковой литературы тех лет, поначалу слишком заметны.
