А в двух милях от них в гостиной, почти полностью опустевшей (в ней оставались леди Фолей и Лайонел и полковник Мэдден), Лайонел стоял возле рояля, опершись на него рукой, мерцающее пламя освещало его бледное лицо и придавало блеск его глазам. Бисеринки пота у него на лбу и над верхней губой были вызваны не только духотой помещения. Ему было 24 года, но порой он казался моложе, потому что был высоким и стройным, хотя и хрупким, со слегка узковатыми плечами. У него были красивые серые глаза, продолговатое узкое лицо и капризно изогнутые губы, по форме напоминающие женские. Но в данный момент они были плотно поджаты.
— Послушайте, вы, двое, — взорвался полковник, не выдержав затянувшегося молчания, — какой смысл вести себя так, будто бы подошел конец света? Нужно покончить с вашими разногласиями раз и навсегда, чтобы в будущем не портить друг другу кровь. Лайонел, ты…
— Я считаю, что все это было непростительно, — отчеканил Лайонел, — я никогда этого не забуду… и не прощу! Мама, наши разногласия были отвратительны уже тогда, когда они являлись достоянием семьи, но кричать о них, когда комната набита чужими людьми, в присутствии Джона Гейла!
Он замолчал, как будто бы не мог как следует выразить свои переживания, а когда продолжил, его было еле слышно:
— К утру об этом инциденте будет известно во всей округе. Меня не удивит, если в отделе светской хроники появится соответствующее сообщение. Ты, наверное, сошла с ума!
— Не смей разговаривать с матерью таким тоном! — возмутился полковник. — По-моему, тебе надо выпить стаканчик виски, и тогда у тебя в голове прояснится!
— За всю свою жизнь я не бывал более спокойным и рассудительным!
— В тебе говорит одно упрямство, Лайонел, — заговорила леди Фолей, стараясь не волноваться. — Раньше или позднее тебе следовало дать понять, что я совершенно серьезна в своих претензиях, и сегодняшний вечер подходил для этой цели точно так же, как любой другой. Нет, не прерывай меня!
Она подняла правую руку ладонью вперед; при этом она выглядела поразительно внушительно для своего небольшого роста. В 59 лет она ухитрилась сохранить прекрасную фигуру. Ее васильковое платье было ей к лицу, подчеркивая голубизну ее глаз, грим был наложен искусно, незаметно, но он достигал своей цели. Одним словом, ей никто бы не дал более пятидесяти лет. Волосы у нее были светло-русые, она их оттеняла рыжим лондоколором как раз в такой мере, сколько требовалось, чтобы седина не бросалась в глаза.
