— Куплю, — Андрис встал.
— Не надо. Я, знаете, бросила… не надо. Смотрите, уже темнеет.
— Стало рано темнеть.
— Я маму до сих пор… все время забываю, что ее нет. Потом — вспомню…
— Тех так и не нашли?
— Кто тогда кого искал? Это же ужас что было…
— Да, я помню.
— А вы долго были знакомы?
— С Мартом — месяца полтора… Венета приехала позже. А потом началась кутерьма, меня ранило — и все. Нас с Венетой вывезли оттуда одним вертолетом, но я этого уже не помню…
— Кутерьма, — сказала Марина. — Пожалуй, кутерьма — единственно стабильное, что есть в нашей жизни. Скажите, вот вы… — она поискала слово, — старше меня… ну, не смейтесь, я вовсе не хотела сказать: старик, — но ведь старше, правда? Так вот: у вас не возникало ощущения, что все вокруг — это уже как-то по инерции, это механизм… без стрелок, без маятника — одна пружина и шестеренки… даже не так: что все это — только иллюзия действия, движения, а за ним пустота, ничего нет, все, что должно было случиться, уже случилось, и теперь надо как-то отработать… сбросить пар… опять не так: не жизнь, муляж жизни, в ней нет содержания, философии… такое вот… такой вот карнавал; говоришь: маска, я тебя знаю, снимаешь маску — а под ней ничего нет…
Да, подумал Андрис. У него бывало такое… почти такое: например, странное ощущение бездомности — несмотря на то, что у него прекрасная квартира — прекрасная, постоянная и очень удобная для проживания ячейка в громадном сорокаэтажном улье… и почему-то сразу на непонятную бездомность наложилось особое ощущение столицы — огромного, темного, мусорного, по-дурному шумного и страшно скучного города… возвращаться и глотать его пыль?..
— По инерции, без цели и как бы в ожидании чего-то, — сказал он. — Да, пожалуй, есть. Только, мне кажется, жизнь сама по себе — изначально — не имеет ни цели, ни смысла.
— Я не о том, — с тоской сказала Марина. — Без цели и смысла — одно. Это понятно и нестрашно. А живой, движущийся муляж жизни… человек, румяный, веселый, разговорчивый, он ест, пьет, смеется, работает, любит, страдает, если ему порезать руку, то потечет кровь… но если порезать глубже, то там ничего нет… под кожей — ничего нет… причем он сам этого не знает. Его что-то двигает изнутри — не мышцы. Он чем-то думает — не мозгом… и вот этим не-мозгом он думает, что он — как все… а может быть, что уже все — как он. И совершенно непонятно, для чего вся бутафория. Вот что страшно. Вы не смотрели «Последняя осень?»
