— Неужели так, Константин Витальевич? Не верю, — убежденно сказал Генрих. — Я Сашку не первый день знаю, не мог он…
— Нет, не так, Георгий Михайлович, — сухо сказал Зададаев, сдерживаясь, чтобы не наговорить резкостей. — Аракелов действовал абсолютно правильно, и все его действия я полностью одобряю. А той светлой голове, что «Марту» угнала, насколько я понимаю, сейчас мастер дает выволочку по первому разряду. И вряд ли я ошибусь, если предположу, что этой светлой голове небо с овчинку покажется.
— Неужто выговор вкатит? — сочувственно спросил Ставраки.
— Надеюсь, выговором ваш герой не отделается.
— Спишут? — ахнул Генрих. О таком он еще, пожалуй, и не слыхал.
— Все может быть, — не без злорадства сказал Зададаев.
— А кто это, Константин Витальевич?
— Не знаю, я раньше с мостика ушел.
— Я не знаю, но предполагаю… — начал было Ставраки, но Зададаев оборвал его:
— Вот и оставьте свои предположения при себе, Георгий Михайлович. — Право же, так будет лучше. Для всех.
— Я же говорил, не мог Сашка струсить, — сказал Генрих облегченно.
— Не мог, — согласился Зададаев. — Хотя некоторые доброжелатели рады будут истолковать его действия именно так.
Ставраки, не допив кофе, демонстративно поднялся и, не прощаясь, ушел.
— Ну зачем вы так, Константин Витальевич, — сказал Генрих. — Жорка же не со зла, ну трепло он, это правда…
— Аракелову от такого трепа лучше не будет, — сказал Зададаев.
Он лениво ковырял вилкой плов: есть уже не хотелось. Тем не менее он заставил себя доесть все и потянулся за кофе.
— Аракелов сейчас в таком положении… — Зададаев пошевелил в воздухе пальцами, подбирая слово, — в таком двусмысленном положении, что ему подобные разговоры хуже ножа. Ведь после взрыва субмарин Гайотиды и нашей «рыбки» он не имел права лезть на рожон. А какой-то дурак полез и… — Зададаев безнадежно махнул рукой. — Просто не знаю, что и делать.
— Да-а, — протянул Генрих. — Не хотел бы я сейчас поменяться с Сашкой местами…
— Завтра мы проведем разбор спасательной операции. Поговорим. Всерьез, по гамбуржскому счету. Потому что недоговоренность — штука пакостная, она всегда дает пищу любым кривотолкам. А ведь такой Ставраки не один… И всех их надо если не переубедить, то…
— Хорошо, — сказал Генрих. — Только я сперва поговорю с Сашей сам.
— Обязательно, — согласился Зададаев. — Но уже утром. Сегодня я его сразу загоню отдыхать. Ну, мне пора. — Он поднялся и вышел из столовой.
Когда он вошел в «чистилище», Аракелов лежал на диване, а Грегориани делал ему массаж.
