Он вскочил и побежал дальше, внимательно вглядываясь в темные фасады домов. Визг — взрыв! Визг — взрыв! Мины — он чувствовал неосознанную гордость оттого, что уже может отличить взрыв мины от взрыва снаряда, — и падают они достаточно далеко, чтобы даже не бросаться на землю. Но потом воздух прорезал вой восьмидесятивосьмимиллиметрового, и почти тут же, застав его врасплох, раздался мощный взрыв: бросившись на землю, прямо на висевшие на груди гранаты, он чувствовал удар взрывной волны и видел вспышку, слышал визг и свист осколков, пролетающих рядом. Он лежал ничком, не зная, переждать или вскочить и побежать, когда, приподняв сползшую на глаза каску, заметил дом со ступенчатой крышей ярдах в десяти-пятнадцати впереди. Он вскочил и побежал.
— Кто это? Прентис? — послышался голос Брюэра из темной группы людей, стоявших сразу за дверью.
— Да. — И Прентис, спотыкаясь, прошел между ними. Только потом он вспомнил, что, наверно, нужно было сказать пароль: «Микки» — и получить отзыв: «Маус».
— Лейтенант… — начал он и закашлялся. — Лейтенант хочет знать, почему вы не отвечаете на вызов по… как это называется, по радио. Он говорит… говорит, если оно неисправно…
Но оно не было неисправно. Радист Брюэра склонился над ним, нервно крутя ручку настройки, и не успел Прентис договорить, как он поймал волну.
— Осел-Пес, — говорил он в микрофон, — Осел-Пес, я Осел-Бабулька, Осел-Бабулька. Слышу тебя хорошо. Прием.
Брюэр взял у него рацию и начал говорить, видимо с Эгетом; Прентис не понимал его, да если бы и понял, его это не интересовало. Он, тяжело дыша, прислонился к стене и наслаждался чувством победы. Он сделал это!
Быстро и без приключений добежал трусцой до подвала; лишь несколько мин разорвалось вдалеке на дороге — наверно, там, где лежал подбитый вездеход. Он совсем не ждал, что кто-нибудь, когда он вернулся в подвал, пожмет ему руку и скажет: «Отличная работа, Прентис», но все же было немного досадно, что никто, похоже, даже не заметил, как он вошел, как дотащился до кресла и уселся.
Вдруг оба, и Эгет, и Логан, повернули к нему суровые лица.
— Как далеко они находятся? — спросил Эгет, и у Прентиса сжалось сердце, словно он был подозреваемый на допросе.
— Около ста ярдов, сэр. Налево.
— Ста ярдов?
— То есть ста футов. Тридцать ярдов, около этого. Может, пятьдесят.
Они снова отвернулись, и только через несколько минут до него дошло, что они не допрашивали: не пытались выяснить, действительно ли он был у Брюэра или прикидывается и преувеличивает расстояние. Они хотели знать, как далеко взвод, для своих целей; и это было таким облегчением, что он почувствовал, что впервые за весь день может позволить себе расслабиться. Даже снять каску и легонько почесать голову, кожу под свалявшимися волосами, зудящую оттого, что так долго был в каске.
