— Нет, ты послушай, — говорит Морфид.
— Тише, мой маленький, тише, моя крошка, — уговаривает его мать. — Это у него животик пучит, Хайвел. Животик пучит у моего мальчика.
— Ну так посади его на горшок, жена, — со стоном говорит отец.
— Больно моему бедненькому.
— А может, покормишь его? Он, наверно, есть хочет.
— Есть хочет? — ахает мать. — Да у него живот словно барабан. Он от меня не отрывался весь вечер.
— Значит, пучит, — говорит отец. — Дай ему еще пососать, может, прочистится.
— Если у меня что-нибудь осталось.
Кряхтит старая кровать — это мать снова ложится, а Джетро все заливается так, что, того гляди, разбудит покойницу бабушку в могиле.
— Ничего, ничего, — шепчет отец, — зато молодец из него вырастет, Элианор! Борец за свои права. Сколько он попил твоего молочка! Давай-ка его сюда, девочка. Ну-ка, бери, сынок! Нет, Элианор, давай другую, в этой пустышке ничего нет. Тише, Джетро, сейчас тебе мама даст другую. Ну, хватайся, богатырь.
Тишина. Мать вздыхает, как иссякающий источник жизни. Морфид приподнимается в постели.
— Чертов обжора! Просто телок, а не ребенок.
Она бьет кулаком по подушке и зарывается в нее лицом.
Эта жестокая зима пощадила наш дом, но не всем так повезло. Одного из братьев Сары Робертс унесла простуда, а Сейнвен Хьюз умерла от чахотки; да это и к лучшему, сказала Морфид: мистеру Хьюзу хватает забот с женой-калекой. Миссис Пантридж опять родила — третьего по счету, а Гвенни Льюис разрешилась вторым в день рождения своего отца и после скандала, который ей устроили дома, поселилась в заброшенном фабричном здании.
Помню также, как обжигала по утрам ледяная вода из кадушки и как ветер с Койти стегал по ногам; как морозными вечерами мы шли с отцом домой с Гарндируса; помню унылое безмолвие Тихой улицы и обледенелые квадратики окошек; помню огни в «Барабане и обезьяне», где пили пиво и спорили о союзах. Бежишь из лавки с хлебом и мясом в сумке, а ветер свистит и завывает так, что душа с телом расстается. Но всего холоднее в поселке было в эту зиму Дафиду Филлипсу.
Он совсем одурел от любви к Морфид. Тоска брала глядеть, как он слоняется вокруг дома и все ждет, чтоб она выглянула. Шмыгает синим носом и кашляет так, что, кажется, ребра сломаются. Вон он опять идет! Увидев его в окошке, жду стука в дверь и сломя голову бегу открывать.
— Морфид говорит, что ее нет дома, Дафид Филлипс.
Через открытую дверь ему видно, как Морфид плюет на утюг и принимается гладить праздничную рубашку отца.
