Так приятно парить в забытьи и прийти в себя на руках у отца. Ветер укачивал нас, плача в темноте. Под курткой отца было тепло и уютно. Я осмотрелся. Фонарь висел прямо надо мной. Мозен, Большой Райс и его приятели уже ушли.
— Кулаками ты неплохо орудуешь, — сказал отец. — Но тебе редко придется драться с честными противниками. В следующий раз я научу тебя, как увертываться от их башмаков.
— Господи Иисусе, — ахнул я, — он мне выбил зуб.
И потрогал пальцем у себя во рту.
— Два, — отозвался отец. — Другой у меня в кармане, и, пожалуйста, не поминай имя Божие всуе. Ну, вставай, хватит разлеживаться.
Я заметил, что он смахнул с глаз слезу.
— А ну, быстро! Так и насмерть замерзнуть недолго. Тебе-то что — пока дрался, согрелся. И запомни: это была твоя драка, а не моя. Мать драчунов терпеть не может. Сам объясняй, почему опоздали к ужину.
— Это будет похуже, чем башмаком в зубы, — сказал я.
Тут случилось что-то необыкновенное. Отец наклонился и поцеловал меня.
— До чего же я замерз, — проговорил он. — Даже слезы из глаз текут.
Он стал ходить взад и вперед по площадке, откидывая ногой камни и ругаясь себе под нос, а я тем временем натягивал одежду на свое избитое тело.
Памятным получился мой первый трудовой день: расквасили нос, выбили два зуба — один в кулаке, другой у отца в кармане, — съездили ногой в живот.
Хорош же я явлюсь к матери, и все ради двух-то пенсов.
Как странно устроена наша память: одно из нее совсем выпадает, а другое зацепляется намертво.
Джетро не был похож ни на кого из нас, и я никогда не забуду кошмара того первого года, когда я перестал быть младшим в семье. С ним не было никакого сладу — он орал благим матом целыми ночами, если только мать не брала его к себе в постель, и днем тоже скандалил. Он растерзал в клочья всех кукол, какие у нас были, перебил все тарелки, до которых смог дотянуться, и, попадись ему в руки молоток, наверное, потекли бы реки крови. Для него не было ничего святого. Мать кормила его грудью целый год, а когда его брали на руки Эдвина или Морфид, он и у них шарил за пазухой.
Но в глазах отца с матерью он был само совершенство.
— Это не ребенок, а дьявол, — шипит Морфид, — только хвост у него спереди. Ты послушай, как он верещит.
Она поворачивается на другой бок, бьет кулаком по подушке и натягивает одеяло на голову.
За стеной слышно, как мать ходит взад и вперед по комнате, укачивая орущего во всю мочь Джетро, — а мне с отцом в шесть часов заступать на смену.
