— В курсе, Рыжий уже сказал. — Маден улыбнулась.
— Всегда он первым успевает, — проворчал Ит.
— Не всегда, — возразила Маден. — А вам точно нужно уходить?
Ит ждал этого вопроса. И в который раз удивился ее долготерпению: десять дней она держалась, ничего не спрашивая, а они в это время собирали снаряжение, ездили на стрельбы, на тренировки с чужой боевой группой, заканчивали в очередной раз переподготовку. Она все это видела. Вернее, они все это видели, все трое, вся эта странная семья. Семья их дочери. Видели — и молчали.
Но она все-таки не выдержала, сдалась.
— Надо, котенок. Действительно, надо. Поверь…
— Я не могу поверить, пап. — В травянисто-зеленых глазах Маден он сейчас видел то, что никогда, ни одного раза в жизни не появлялось в глазах ее матери, их жены. Орбели так смотреть не умела…
— Почему? — Ит посерьезнел. Сел ровнее, положил перед собой руки. Разговор предстоял неприятный, и он внутренне напрягся, собрался.
Дочь молча смотрела на него — с такой печалью, что сердце защемило.
Слабенькое осеннее утреннее солнце освещало кухню; через раздвинутые шторы в небольшое окно падали на пол прозрачные тонкие лучи, и за спиной Маден было сейчас бесконечное, линялое, словно бы выцветшее небо. Светло-рыжие волосы Маден, подсвеченные этим солнцем, сияли, словно нимб, и ему в который раз уже показалось, что она, их самая любимая на свете девочка, — святая… впрочем, наверное, так оно и было. Потому что не бывает не у святых — этой печали и боли в глазах, и таких тоненьких рук, и полупрозрачных пальчиков, и… какая же я скотина, с раскаянием думал Ит, так обидел свою девочку, так обидел, и ведь еще ни слова не сказал и уже обидел, и, не дай Всевышний, она сейчас расплачется, и…
— Потому, что вы — добрые, — убежденно ответила Маден. — Пап, я же знаю. Я вижу. Вам не нужно… так.
— Может быть, — беззвучно ответил Ит. — Но иначе невозможно. Ты ведь это тоже видишь.
Она кивнула, чуть слышно всхлипнула.
— И это из-за мамы, — обреченно сказала она.
— Отчасти, — успокоил ее Ит. — Всего лишь отчасти. Мама…
— Ит, не говори, что мама ни при чем, — попросила Маден. — Потому что это будет неправда. Она — при чем. Еще как при чем. И чем дальше, тем все хуже. Я… пап, я не могу больше жить на фронте. Особенно сейчас.
— Тебе надо жить твоей жизнью. Нормальной жизнью.
— Которая нормальная для таких, как я? — горько спросила она.
— Да, — кивнул Ит. — Нормальной — для твоей семьи. Мама этого понимать не хочет. Мы с Рыжим — понимаем.
