– То есть и американцев тоже? Их-то за что?
– Для маскировки. Важных персон там не будет, только пешки.
– Где будут идти переговоры?
– Пока еще не знаю. Но мои люди установят это вовремя…
– Хотя бы сектор.
– Я думаю, это будет лес Броселианда.
– Лучшее место для таких переговоров… – Джино был саркастичен.
– Вот именно. Сколько у тебя людей? И что за люди?
– Четыре пятерки. Все – бывшие партизаны, диверсанты. Ребята что надо.
– Хорошо. Дня через три устроишь мне встречу наверху с капитанами пятерок. Я тебе сообщу, когда и где точно. Значит, говоришь, дансинг… Ну, ты молодец.
Джино промолчал. В одну затяжку высосал сигарету и тут же поджег новую.
Берлин, 11 февраля 1945. 7 часов утра
Самое опасное – это перестать отличать сон от яви. Начать забывать явь так же, как забывают сон. И наоборот… Верх в чем-то родствен снам. И сейчас, проснувшись наверху, Штурмфогель не мог понять, что было с ним во сне.
Он не знал, где находился. Вероятно, это было питейное заведение, но столики стояли лишь у стен, декорированных сетями, веслами, спасательными кругами и рыбьими скелетами. Штурмфогель смотрел на все это неподвижным взглядом откуда-то из-под потолка. Какие-то люди беззвучно пересекали видимое пространство. Из одного угла в другой они таскали длинные ящики и тяжелые корзины.
Потом он куда-то плыл. Умело и размеренно. Вода переливалась через голову. Желтые огни оставались слева и медленно уползали назад.
Потом все поменялось. Но Штурмфогель по-прежнему не мог включиться в происходящее. Кто эта женщина, сидящая напротив? Она очень красива, но у нее холодный отрезвляющий взгляд. Она что-то говорит, ясно и четко, сопровождая слова резкими взмахами кисти. У нее длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Как всегда, он не понимает речи.
Но почему-то знает, что здесь он – еврей.
Потом она смеется. Вернее, это не смех, а невеселая насмешка. Над ним? Он пытается поцеловать ее пальцы. Она отнимает руку. Очень грустно.
Так грустно, что стынет сердце.
От этого холода в груди он проснулся и еще несколько минут лежал, глядя в зеленый лоскутный потолок.
Цирк, наконец вспомнил он. Ангар. В ангаре – нелепый маскировочный шатер.
Значит, я наверху.
Значит, операция в разгаре.
Интересно, что сейчас вытворяет нижнее тело?.. Ладно, вернусь – узнаю.
Большинство людей живут только внизу, ожидая, что попадут наверх после смерти. Напрасные мечты… Когда-то Штурмфогель попытался вычислить процент тех жителей Земли, кто имеет, образно говоря, две личности и два тела: верхнее и нижнее. Получалось где-то от семи до пятнадцати процентов. Остальные жили по принципу: «Одно тело – один мозг – одно сознание – одна личность». Подавляющее большинство из тех «семи – пятнадцати» не имели представления о том, что им так повезло: они обходились лишь роскошными сновидениями, странными фантазиями, умением погружаться в мечты; но они же – и только они – становились обитателями психиатрических клиник, будучи не в силах принять, казалось бы, очевидное: что их сознание принадлежит не одной, а поочередно двум личностям, каждая из которых не подозревает о существовании другой. Сознание – это как матросская койка: на ней спят двое, но они никогда не встречаются. Такие «вахты» у них создаются не только чередованием сна и бодрствования, но и чем-то еще – возможно, инстинктивным запретом обращать внимание на «сменщика»: сознание обязано заботиться о сохранении себя в целости. Если «матросы» аккуратны, то никому из них и в голову не придет, что в его отсутствие койкой пользуется другой (построение, конечно, умозрительное, настоящие матросы обо всем этом прекрасно знают…), – но если один оставляет на койке крошки, а второй мочится во сне… тут недалеко и до поножовщины. То есть шизофрении.
