Они находили время: улучали минуту-другую то в субботу, возле книг и альбомов, то в коридоре после ужина — в любой день. Он стоял тогда на пороге своей комнаты, а она останавливалась у лестницы, позабыв, куда и зачем шла. Она рассказала о родном местечке в далекой Польше. Он рассказал о летнем доме в Адирондаке. Она рассказала об отце. Он рассказал о Йеле. Беседы напоминали игру, перекидывание мяча через сетку. И ей не хватало дыхания — будто и вправду играет в мяч. Потом Анна целый день напевала, ходила и напевала, ей даже приходилось себя одергивать. А еще она часто смеялась. И знала об этом.
Однажды, в середине весны, он сказал:
— Попросите вашего друга не приходить в воскресенье. Я хочу пригласить вас на чай.
— Но… разве можно? По-моему, нам не…
— Что «по-вашему»? Что «не»? Я хочу наконец сесть и поговорить с вами по-человечески.
Анна заколебалась. Ее обуял неизъяснимый страх.
— Знать никто не будет, если вас это волнует. Хотя скрывать тут совершенно нечего. Я не предлагаю ничего дурного.
Они сидели на золоченых стульях, за столиком, отгороженным от соседних пальмами в кадках. Официант привез на тележке блюдо с пирожными. Скрипки играли вальс.
— Анна, вы очень хороши. Особенно в этой шляпке.
Он все-таки настоял и купил ей шляпку. Она отказывалась, но он все равно купил — чудесную соломенную шляпку, украшенную маками и пшеничными колосками.
— Я не могу принять такой подарок, — протестовала она. — Это неприлично.
— К черту приличия! К черту глупые условности! Есть я — человек с кучей лишних денег. И есть вы — девушка, у которой не хватает денег на красивую весеннюю шляпку! Так почему мне не доставить самому себе удовольствие и не купить вам эту шляпку?
— Когда вы говорите, все так просто, — сказала Анна.
— Все и есть просто. Держите шляпку и непременно наденьте, когда пойдем на чай.
И вот она сидит, чужая всему и всем в огромном, напоенном ароматом духов зале, и смотрит, как приходят и уходят люди — высокие, изящные, плоть от плоти этого зала, этого мира…
— Я много думал о вас, Анна. Вы так молоды, но успели совершить так много настоящих поступков…
— Каких? По-моему, я ровным счетом ничего не сделала в жизни.
— Вы взяли жизнь в свои руки! Приехали сюда, совсем одна, через полсвета, выучили чужой язык…
— Я как-то не задумывалась…
— А меня всегда водили за ручку. Понимаете? Я родился в том же доме, где живу и по сей день; меня определили в школу, в университет, потом — в отцовское, вернее, дедово дело. Все решалось за меня. Поэтому я до сих пор плохо представляю, как устроен мир.
