— Lasciate ogni speranza voi ch 'entrate.[7] Оставь надежду всяк, сюда входящий. Оставь ее за порогом — и входи. Что есть надежда, как не путы, которыми мы охотно опутываем себя? Надейся — не надейся… Стремиться надо, а надеяться незачем. Пока живем — надеемся? А толку-то? В один прекрасный день, на самом деле это случилось не днем, а вечером, я вдруг понял, что не боюсь смерти. Боли боюсь, болезней тоже, а вот самой смерти — нет. Это как уснуть. Если сильно устал, то даже приятно. Лег, вытянулся и заснул…
— Вам интересно, что будут говорить о вас после смерти? — спросил Савелий.
— Нет, пусть хоть совсем ничего не говорят, пусть ругают — какая разница. Меня нет — ничего нет. Знаете, в жизни есть какие-то ценности, какие-то желания… А смерть все отменяет. И люди делают вид, что они не знают, не догадываются о том, что потом ничего не будет. Только немногим удается перепрыгнуть через время. Перепрыгнуть через смерть. Политикам, героям, писателям, художникам… их помнят. А зачем им эта память? Их же уже нет. Они в другом мире. Есть такая книга — «Тибетская книга мертвых». Там есть ответы на все вопросы, только их надо еще понять, надо уметь читать между строк.
— Вы находите ответы?
— Пока нет. Пока только подбираюсь к истине. Это долгий процесс — может и всей жизни не хватить. Радует только одно, что рано или поздно умру и все узнаю. Уже не из книг.
— Вас на самом деле радует смерть? — удивился Савелий.
— Радует знание. Знание, а не смерть. Чувствуете разницу?
Яворский — человек-загадка, человек-капуста — замучаешься снимать лист за листом, добираясь до сердцевины. Оригинальничает или действительно дурак? Или это искусная маскировка? Мутный товарищ. И взгляд такой недоверчивый, с хитринкой. Ох уж эти хитринки, ничего хорошего они не предвещают. У хорошего человека и взгляд хороший. Открытый и без всяких хитринок. «А руки у него сильные, и в плечах широк, — оценил Савелий. — Грузноват, правда, немного».
Психологический портрет Кулинара Савелий не составлял. Материала недостаточно — зачем домыслы городить? Но если бы составил, то Яворский полностью бы улегся в рамки этого портрета. Таким вот, наверное, и должен быть Кулинар — мутным, умным (только что была фраза «или действительно дурак?»), обломавшимся во всех начинаниях. Если он, конечно, маньяк.
Первый день на складе начался с приятной женщины, а закончился прикольной.
— Все-таки я не одна, у меня есть муж, — тарахтела кладовщица Епишина. — У многих моих подруг мужей нет, вместо этого какие-то неопределенные отношения. Это гораздо хуже. Муж добрый, только внимания ему недостает, но это от воспитания. Свекровь моя — ох какая неласковая. Боярыня Морозова, Иван Грозный в юбке. Иногда встречает меня таким взглядом, что мурашки по спине и сердце останавливается. Иногда у мужа бывает какой-то бурный всплеск ревности, но недолго. Тем более что я стараюсь не давать ему повода…
