— Это что за безобразие! Кто пленного выпустил? Назад! — закричал начальник лагеря.
Только очутившись снова в землянке, Подберезкин вышел из остолбенения. Наташа была здесь! И как переменились их роли: теперь она была на свободе, а он сидел в плену у них. Но как она освободилась, бежала ли, или же немцы сами ушли из села? Почему только они оставили пленных?.. Он был рад и не рад, что встретился с Наташей: рад, что вновь, еще раз, видел ее, узнал, что с нею ничего не случилось, и в то же время было неприятно, что она увидела его в этом состоянии — без ремня, небритым, грязным, в том ужасном виде, какой приобретают скоро пленные, несмотря на все старания не опуститься. Он уже самому себе стал противен. Глупее всего было именно теперь сидеть взаперти в землянке. Начальник отряда встречал его и раньше свободно гуляющим по лагерю: с чего он сегодня так взбесился? И что предпримут они теперь с ним? Неужели Наташа отречется от него, может быть, даже выдаст? — И тут же он устыдился своей мысли.
А снаружи в лагере движение не прекращалось. Слышно было, как подходили новые подводы. Вдали глухо рокотала канонада, где-то явно происходило сражение, оттуда, вероятно, и подвозили раненых. Начиналось на фронте что-нибудь: долгожданное немецкое весеннее наступление?.. Лежа и раздумывая так, Подберезкин ясно различил вдруг тонкое заунывное пение моторов, разраставшееся и опять смолкавшее. Где-то вблизи кружились самолеты, по звуку — немецкие. Уж не заметили ли они лагерь? — пришло ему в голову. И тут же, как порыв ветра в бурю, налетел оглушающий шум, будто рушился весь мир, и над самой головой затакали пулеметы Лагерь обстреливали с воздуха! Он приподнялся на нарах — если это были только истребители, то лучше было оставаться в землянке, если же бомбовозы… Вероятность, что бомба попадет именно в землянку, была в сущности ничтожна. Шум кончился столь же молниеносно, как и возник. По лагерю бегали, громко кричали, ругались. Если немцы открыли партизан, надо было ждать карательного отряда, стало быть, возможно, и освобождения. Но Подберезкин не знал — хотел ли он этого теперь или нет?
А к полудню гул сражения приблизился: били явственно танковые орудия: реже издалека прорывались, буравя воздух, бризантные снаряды крупного калибра и разрывались где-то сравнительно близко. Из землянки трудно было решить, кто бил — русские, немцы ли и по чему били? Чутьем он определял, что артиллерия была русская, а танки били немецкие, и, возможно, по направлению лагеря, ибо гранаты стали ложиться ближе и кучнее.
