Водой шли скрытно, больше ночами, до поры до времени ни открываясь даже в русских землях, но если встречался татарский купеческий караван или купеческая барка, то брали суда на абордаж и, освободив от товаров, суда топили вместе с хозяевами.
Жукотин взяли лихим налетом, рано утром, лишь только открылись городские ворота для выгона скота на пастбище. Воротные сторожа даже сполох поднять не успели, а те немногие очаги сопротивления были подавлены отрядами ушкуйников, грабившими город. И хотя воеводы предупреждали ватажников от чрезмерного усердия, Жукотин в нескольких местах запылал пожарами.
Нагрузив ушкуи награбленным, ватажники ушли восвояси.
— И где же они теперь? — не скрывая тревоги и раздражения, спросил князь Дмитрий Константинович боярина Семена, поведавшего ему о походе разбойных людей на Жукотин.
— В Костроме, государь. Зипуны добытые пропивают.
— Вон оно как… А ты вот что мне скажи: так ли ушкуйники сильны, что булгары им отпора дать не смогли? — озадаченно произнес князь. На что Семен, неспешно поглаживая окладистую бороду, со значением ответил:
— Жукотинцы не ждали этакой напасти. Городок-то их далек от порубежья. Что до ватажников, то дерзки разбойники, смерти не страшатся, потому как молоды и глупы.
— Только их молодость и глупость могут большой кровью для Руси обернуться, — больше для себя, нежели для боярина Семена, произнес князь Дмитрий. — Хан Булат-Тимур подобного оскорбления не потерпит.
Вскоре из Золотой Орды прибыл посол. Через него хан Хидыбек выказал свое неудовольствие русскими князьями и потребовал от них выдать головами разбойников, разоривших город Джукетау.
По зову великого князя владимирского Дмитрия князь нижегородский Андрей Константинович и ростовский Константин с дружинами спешно выехали в стольный град Владимир.
1
Под Владимиром на берегу Клязьмы разбит военный лагерь. С высоты городских стен и башен горожане с неослабевающим интересом рассматривали небывалое доселе представление.
— Вона, вишь ты, шатры княжеские под яркими бунчуками. Что слева — то нашего князя Димитрия Константиновича, а тот, что справа, его брата — князя нижегородского Андрея, — обстоятельно рассказывал ранее бывавший на стене гончар Фока — дородный, краснощекий, благодушный.
— И еще один, — обрадованно тыкал перстом в сторону реки мальчишка лет пяти. — С голубым вершием!
— То князя суздальского шатер. А батюшки нашего вон тот, что слева, крайний, ближе к вязу.
