— Откуда?
— С поезда… — обреченно ответил Кисляев, — под бомбежку попали…
В углу двора крутили патефон два роттенфюрера, еще двое танцевали под звуки «Розамунды». Чертова мелодия, плакать хочется…
— А я жену ждал… — вздохнул капитан. — Жаль, что так получилось…
Кисляев вспомнил что-то совсем недавнее: жена? Кто-то говорил, но не о жене, о муже, впрочем, мысль тут же ускользнула — немец щелкнул стеком, скомандовал:
— Становись…
Пленные поднялись, построились, пошел говор: «Ишь, команды знает…»
— Странная форма, — сказал Кисляев. — Нам такой не показывали.
— «СС», — коротко бросил капитан. — Ладно, прощай…
— В каком смысле? — напрягся Кисляев, он все время ловил на себе цепкий, изучающий взгляд немца и пугался, прятал глаза, не понимая, что нужно этому тонконогому хлыщу, и смутно догадываясь, что уж ничего хорошего, это точно.
Немец между тем скомандовал, колонна послушно разделилась на три взвода, из гаража выпустили оркестр из пяти красноармейцев. «Что-нибудь родное и веселенькое!» — приказал тонконогий, ударил барабан, заиграли «Белая армия, черный барон…» — колонна двинулась, исчезая за воротами, тонконогий пошел рядом с Кисляевым и капитаном.
— Майор Кисляев, — сказал он негромко. — Советую остаться и переодеться. Решайте.
Кисляев посмотрел на капитана, тот слегка пожал плечами и развел руками — сам, мол, решай, ворота неумолимо приближались, до них оставался шаг — может, меньше, Кисляев опустил голову и остановился. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он услышал знакомый голос:
— Переодевайтесь, Кисляев.
Поднял голову: в воздухе висела тонкая пыль, обычная пыль военного плаца, к которой он так привык.
От тяжелой дремоты — скорее это было забытье — все пробудилось одновременно: вдалеке играл оркестр. Он играл нестройно, но мелодия была очень знакома, немец первым ее назвал. Он вскочил, улыбнулся, взмахнул руками: «Все выше, и выше, и выше! — запел он на ломаном русском. — Это ваши идут, — подмигнул Фаломееву. — Что ж, сегодня — ты, а завтра — я…»
Оркестр был уже близко, родной, настоящий, пусть его пока не было видно, но кто еще мог так проникновенно выводить знакомую мелодию?
— Вяло чего-то… — с сомнением сказал Герасимов и осторожно выглянул.
Несколько красноармейцев с обмотанными головами — бинты были грязными и окровавленными — дули в ярко сверкающие трубы, бил барабан, за красноармейцами шло повзводно еще человек сто, таких же ободранных, грязных, со следами ранений и чего-то еще, чему пока не было названия. Но не это было самым страшным. По обеим сторонам колонны вышагивали солдаты в касках с маленькими, едва заметными рожками, у каждого был непривычного вида автомат с перпендикулярно торчащим магазином.
