— Молодцом! — одобрил врач. — Пройдитесь?
Он послушно сделал несколько шагов и остановился.
— Легкое головокружение, это скоро пройдет. — Врач сказал что-то по-немецки, его коллеги закивали:
— Зо, зо… — услыхал Кисляев.
— Куда мне… теперь? — непослушный язык с трудом проворачивал во рту совершенно простые слова.
— Теперь — туда, — улыбнулся доктор и показал на белый прямоугольник дверей в конце прохода. — Вы не бойтесь, все страшное — позади…
— Я и не боюсь, — зачем-то сказал Кисляев.
За белыми дверьми была небольшая комната, на деревянных скамейках аккуратно разложены комплекты обмундирования, здесь же стояли в ряд новые пары офицерских сапог.
Выбирайте, — по-немецки предложил тощий фельдфебель с усами вразлет. Эти усы изумили Кисляева, он остановился и открыл рот. Фельдфебель понял: — Кайзер Вильгельм! — сказал он улыбаясь и ткнул пальцем сначала в одежду, потом в живот Кисляеву. — Выбирайте, — повторил он.
Кисляев взял комплект, это был немецкий офицерский китель без погон, серо-голубые брюки-галифе, нижняя полотняная рубашка, носки, ремень с круглой бляхой и надписью: «Готт мит унс».
— Но это… не мое? — растерялся Кисляев. — Дайте мое, с петлицами, по две шпалы в каждой, и на рукавах — угольники, они красные, с золотым галуном, я ведь майор, понимаете?
— Надевай, — немец снова ткнул пальцем сначала в китель, потом в живот Кисляеву.
— Но я не хочу! — крикнул Кисляев. — Я командир Красной Армии, вы же подписали Женевскую конвенцию, вы должны содержать меня в моей форме, родной!
— Не… хочьеш? — с трудом подбирая слова, произнес фельдфебель и открыл дверь в соседнюю комнату; сразу же вошел хлыщеватый офицер с серыми холодно-доброжелательными глазами, выслушал объяснения Та улыбнулся, Кисляеву показалось — довольно сочувственно:
— Поймите, вашей одежды больше нет. Если вы откажетесь надеть эту — мы присоединим вас к тем, кто уже ждет во дворе…
— Чего… ждет? — Кисляева затрясло.
— Отправки в лагерь. Что вы решаете?
— К ним, — Кисляев показал пальцем на дверь, словно боялся, что немец его не поймет. Нет… Что угодно, только не предательство.
— Идите…
Он вышел во двор, солнце ударило в глаза, он не сразу разглядел множество полураздетых красноармейцев и командиров — раненых, грязных, в изорванном обмундировании, все были без ремней. Шагнул в толпу, на него никто не взглянул, не удивился, что на нем только нижнее белье; огромного роста капитан — без фуражки и ремня, как и все, но в ярко начищенных хромовых сапогах, дружелюбно улыбнулся:
