Сочувствие вместо ожидаемой насмешки потрясло Любу. Она заплакала, уже никого не стыдясь. Ведь это так естественно: человек оступился, упал — его пожалели, помогли.
Люба никак не могла справиться со своими ногами. Сильная рука подняла ее за шиворот, тряхнула, поставила. Грохнул такой смех, будто затряслись стены, и эхо заскакало по ступенькам.
— Ну, даешь, черепаха! Вот это представление! — вибрировал над нею насмешливый голос. — Почему же ты не называешь меня козлом? У тебя это так бойко получилось, что я чуть не замекал…
«Бог» насмехался, но голос был не злой, вся компания тоже веселилась. Значит, не обидят, отпустят.
— Обалдела, детка! Кинь сюда! — попросил «бог» кого-то.
Люба стояла съежившись, придумывая, как выбрать момент и рвануть отсюда, никого не видела, не разглядывала. А «бог» что-то совал ей в руки, и Люба поняла, что это бутылка. Для чего она? Взяла и держала перед собой, пока «бог» не подшиб ее слегка ладонью снизу, горлышко бутылки приблизилось к Любимым губам, и он сказал:
— Глотни, подкрепи свои душевные силы.
Люба глотнула. Вино было сладковатым. Попробовала — ничего страшного, только тепло прилило к ушам. Она протянула бутылку «богу» и взглянула на него. Лицо не показалось таким противным, как тогда во дворе. Он подтолкнул ее к стене, вроде приказал: будь здесь! Люба отошла в тень, встала у стены, а бутылка пошла по кругу: к ней прикладывались, делали глоток, передавали дальше. То и дело отворялась дверь, и кто-нибудь входил в подъезд, волоча сумку с продуктами или ребенка. Бутылка исчезала, в подъезде повисала напряженная тишина, кое-кто отворачивался к стене, чтоб не узнали. Но взрослые торопливо проходили мимо, и было видно, что им неприятно и боязно, и никто не замедлил шага, не вгляделся, не заговорил. Кто-нибудь буркнет под нос, уже войдя в безопасную зону, возле лифта: «Безобразие, опять свет погасили!» — и юрк за дверцы.
На Любу внимания больше не обращали, ни о чем не расспрашивали, но по тому, что бутылка еще раз попала ей в руки, она почувствовала, что ее вроде приняли в «свои».
Кто-то высунулся из подъезда и объявил, что дождь кончился; все потянулись на улицу. Любу никто не позвал, и она осталась одна.
Вернулась домой, сняла злополучные туфли. Заснуть долго не могла: как же к ней теперь будет относиться компания? Ни о чем не расспросили, ни с кем отдельно не познакомили. Просто пожалели из-за дурацкого падения? А может, все же не против, чтоб она была с ними? В одном ведь доме живут, кое-кто и в одном подъезде. Для деревни такие соседи вроде родственников. А тут каждый за закрытой дверью — как в своей деревне.
