Но, вспоминая уроки закона божьего, он чувствовал только усталость и скуку. В шестом классе гимназии у него заболели глаза и пришлось носить темные очки, тогда он стал просто дремать на этих уроках. Так и не пришлось ему встретить преподавателя закона божьего, способного пробудить интерес в детской душе к этим вопросам.
— Кончил, слава богу, — облегченно вздохнул Гимеши, и от сдерживаемого зевка даже слезы выступили у него на глазах, когда почтенный господин Валкаи покинул класс. Хотя он был самым добрым из учителей и даже частенько спрашивал: «Где это ты пиджак порвал?» Или: «Почему шею не моешь?» Это было непривычно, потому что учителя держали себя с учениками как существа высшие: они не воспитывали, не учили, а только, как на сцене, играли роль.
— Уже получил посылку? — потягиваясь, спросил Гимеши.
— Получил.
— Да?! А что в ней?
— Еще не открыл.
— А какая она?
— Обшита полотном.
— Полотном? Что ж ты не вскрыл-то?
— Да времени не было, на урок торопился.
Подошел Михай Шандор, он сидел на два ряда дальше, с краю.
— Знаете, Нилаш посылку получил!
— Ну, приятель, получи я, и на урок не пошел бы, а вскрыл! — сказал Гимеши.
Пришел Орци — он не посещал урока закона божьего, потому что был католиком, — и первым делом спросил про посылку.
Миши никогда еще не был так знаменит.
Следующим уроком был венгерский. Его вел младший преподаватель, совсем еще молодой человек, даже без усов, но одно-два из его стихотворений были уже напечатаны в будапештском журнале, и все говорили, что он великий поэт. Собственно, он окончил богословский факультет, вел в коллегии несколько уроков и выполнял обязанности наставника. Этот молодой преподаватель был такой рассеянный, каких Миши никогда не встречал; стоило ему запутаться в объяснениях — и он тут же краснел и накчинал озираться, как испуганная собачонка. Он был единственным преподавателем, который обращался к ученикам на «вы», хотя до пятого класса им полагалось говорить «ты». Как только он вошел в класс, все засмеялись.
— Чего вы смеетесь? — спросил Миши.
— Не видишь, что ли?
— А что?
— Постригли барашка.
Миши понял не сразу, но затем вид преподавателя, которого только что подстриг цирюльник, показался ему настолько комичным, что он буквально задохнулся от смеха, а когда все сели, он опустил голову на парту, зажал рот рукой, и по щекам его потекли слезы.
Сначала и преподаватель не понял, почему все смеются, но, когда привычным движением провел рукой по голове — а делал он это каждые две минуты — и смех стал еще громче, он, наконец, догадался. Густо покраснев, он тоже начал смеяться.
