— Посылка, — сказал Миши.
Орци молчал, не понимая, что в этом особенного.
Нилаш получил из дома подкрепление, — прошептал Гимеши.
— А-а!.. — протянул Орци, но видно было, что он и теперь не понял, потому что отец его был большим человеком, самым большим во всем Дебрецене, ну а Орци, конечно, господским сынком — откуда ему было знать обычаи коллегии, ведь он приходит только на занятия.
Мальчишки у него за спиной частенько потешались над его бархатным костюмом, короткими брюками и тонкими стройными ногами, так сгибавшимися при каждом его шаге, точно он на ходу сам себя укачивал. Короче говоря, он был настоящим барчуком и совершенно не вписывался в компанию мальчишек, выросших на свободе.
Гимеши, видя, что Орци и понятия не имеет, что такое подкрепление, опустил голову и долго смеялся. Сам он прекрасно знал, что это значит: его бабушка иногда отправляла родственникам посылки. Разумеется, это только усиливало его желание получить подкрепление: он бы почувствовал себя человеком.
На перемене основательно обсудили это событие: что могло быть в посылке и что хотел бы получить каждый из них. Сидевшие на двух партах за ними тоже узнали о посылке и теперь с любопытством и завистью поглядывали на маленького Михая Нилаша.
Следующим был урок арифметики. В класс стремительно вошел преподаватель Батори — нервный молодой человек, с длинными, рыжеватыми, зачесанными назад волосами, строгими блестящими глазами и крепкими кулаками. Говорили, что однажды он так двинул по физиономии одного из швейцаров, что свернул ему челюсть. Вряд ли это было правдой, но гимназистам нравилось — швейцары причиняли им много неприятностей. Батори одевался тоже очень изысканно, его называли женихом, но он, по крайней мере, не употреблял духов и так стучал мелом по доске, что осколки с треском отлетали, угрожая выбить глаза сидящим даже за пятой партой. Предметом своим он пренебрегал, заинтересовать учеников, пробудить в них любовь к математике ему и в голову не приходило, он не пытался раскрыть для знаний драгоценную маленькую дверь — детскую душу. Напротив, в тот момент, когда кто-то из учеников, зажмурив глаза, ломал голову над дробными числами, он приходил в ярость. «Ты даже этого не знаешь, осел!» — гремело по всему классу. Миши делалось стыдно за отвечающего, так бы ему и подсказал, но потом выяснялось, что он и сам ничего не понял…
В полдень раздался звонок с уроков, и все бросились вон из класса. Через две минуты Миши был уже в комнате, и, хотя десять раз про себя решил никому не говорить о посылке, потому что мама и на извещении написала: «Не хвались, сынок, посылкой, нечем хвалиться», все же его первое слово было:
